Приговорен к расстрелу - [45]

В один из не самых прекрасных дней я увидел, как мадам Павиолли пришла на работу с огромным синяком. Дело очевидным образом шло к своему грустному финалу. Говорили, что мадам заказывала для Николая дорогие костюмы по индивидуальным меркам и разрешала их носить, только когда они выходили вместе. Я видел его однажды в одном из таких костюмов. Несмотря на шик, он все равно выглядел в нем как огородное пугало.

В Стамбуле царила атмосфера вседозволенности, по крайней мере для иностранцев с высоким, как у мадам Павиолли, положением, и ее связи удерживали ситуацию от возможных осложнений. Справедливости ради нужно сказать, что, исключая это временное наваждение, мадам Павиолли была деловой, щедрой и доброжелательной дамой и реально заботилась о беженцах, которых ей доверили.

Рано или поздно мадам Павиолли должна была освободиться от тяжкого груза этой «любви». Мне рассказывали, что позднее, когда я уже оставил Стамбул, она использовала свои связи, чтобы добыть Николаю визу в Соединенные Штаты. Не знаю, удалось ли ему подобрать шифр к ее сейфу до того, как он туда подался.

Стамбул в начале шестидесятых был привлекательным городом для туристов. Продукты были до смешного дешевы, и иностранцы, в общем, чувствовали себя здесь в безопасности (если, конечно, они не были греками, так как отношения между Турцией и Грецией в то время периодически ухудшались).

В один из таких периодов, когда витрины некоторых греческих магазинов в городе были разбиты, я пошел обедать с моим другом Владимиром в турецкий ресторан. Владелец этой «локанта» по ошибке принял нас за немцев. В то время они пользовались любовью турок, так как предоставляли им работу в качестве гастарбайтеров. Хозяин знал несколько слов по-немецки, а я, не желая разочаровывать его и обсуждать наше истинное происхождение, ответил на его приветствие по-немецки. Турок, перейдя на родной язык, начал извиняться за убийство немецкой супружеской пары туристов какими-то местными, которые, как он сказал, по ошибке приняли их за русских.

Владимир, который знал всего несколько слов по-турецки, не уловил опасный поворот разговора, гордо указал на свою геркулесову грудь и заявил своим громовым голосом во всеуслышание: «Рус».

На мгновение в ресторане повисла гнетущая тишина, а потом я увидел, как в нашу сторону полетел стакан. Я скомандовал Владимиру пригнуться и бежать. Когда мы выбежали из «локанта», Владимир вдруг попытался вернуться. Он забыл на вешалке свой недавно купленный в Капали Чарши плащ.

Несколько турок выбежали за нами на улицу с ругательствами и проклятиями. Владимир быстро уложил их своими кулачищами. С балкона полетел стул и чуть не попал ему по голове. Турок, которому удалось выскочить из двери, выхватил нож. Я крикнул Владимиру, что куплю ему другой плащ. Мы бежали в сторону моста Галата, а разъяренная толпа турок неслась за нами по пятам.

В лабиринте ларьков и магазинов на другой стороне моста мы, наконец, оторвались от преследователей. Думаю, Владимир даже не осознал, насколько опасной была ситуация. До того, как в ссору вмешалась бы полиция (которая тоже не славилась вежливостью обращения), нас бы наверняка жестоко избили.

Приближалась зима, и православная община Стамбула готовилась к празднованию Крещения, во время которого было принято бросать в воды залива крест, а верующие соревновались за честь достать его первым. На этом празднике царило доброжелательное соперничество между греками и болгарами. В предыдущем году крест достал грек, и болгары пригласили меня присоединиться к их команде в надежде на реванш. В Левенте я старался восстановить спортивную форму, потерянную в турецком заключении, и в значительной мере добился этого.

Ида отвезла нас с Владимиром на место празднества на своем потрепанном «Фольксвагене».

Воды залива вблизи моста Галата (которые сейчас слишком загрязнены, чтобы в них плавать) местами сковывал лед, а земля была укрыта снегом. Православные верующие, подкрепленные существенными глотками крепкого напитка, выстроились в очередь к лодке, которая доставляла желающих нырять за крестом в залив на расстояние около двухсот метров от берега. Когда крест упал в воду, участники выпрыгнули из лодки, чуть не перевернув ее. Поскольку я оказался единственным тренированным пловцом, мне не составило большого труда добыть крест. В благодарность болгары, честь которых была восстановлена, пригласили нас на свой праздник, который затянулся далеко за полночь.

Тем вечером мне предстоял урок английского с Идой. Вообще наши уроки становились все более продолжительными и менее формальными. Ида приехала в Стамбул из благополучной Голландии, с романтическими идеями помочь страждущим беженцам и как-то облегчить их участь. После моего успешного заплыва за крестом мы вернулись к ней поздно и выпили слишком много водки. Я остался на ночь. Я рассказал ей о моей дружбе с Галей перед побегом, сожалея, что все связанные со мной люди непременно должны были попасть на допросы в КГБ. Она слушала меня с пониманием.

Ида настаивала, чтобы мы скрывали наши отношения, поскольку она, не имея такого влияния, как мадам Павиолли, могла потерять свою работу. Используя связи с Решат Беем и турецкими властями, она ходатайствовала о разрешении мне работать с ней в качестве переводчика. После нескольких месяцев пребывания в лагере мой английский стал достаточно сносным и, так как я к тому времени неплохо знал турецкий и мог понять болгарский и сербский языки, мои услуги были востребованы. Однажды после деловой встречи в городе Бурса на азиатской стороне Босфора мы поехали с Идой на лыжный курорт в горах. Это была редкая и прекрасная передышка в жизни беженца. Ночь провели в мотеле, а утром даже смогли покататься с гор перед отъездом обратно в Стамбул.