Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей - [8]

Сосновский вскочил.

«Нет! Нет! — закричал он. — Вы не имеете права подозревать!»

Девушка, только теперь понявшая, о чем идет речь, стала белая как полотно и испуганно смотрела на художника. Тищенко предложил ей оставить для проверки свои часы.

«Я проверю точность и ее, и ваших часов, — сказал он Сосновскому, — но, мне кажется, лучше будет, если вы обо всем расскажете сами. Это в ваших интересах».

Наступил тот момент следствия, когда кропотливый анализ обстоятельств и фактов уже подготовил почву для логических обобщений и выводов. В это время доказательства начинают убеждать следователя, что перед ним не просто подозреваемый, а преступник, и предположение об этом, состоявшее из отдельных деталей, постепенно становится уверенностью.

Тайная страсть Сосновского к Нине, определенная психологическая допустимость попытки изнасилования, а затем убийство именно на том месте, где художник пережил столько острых и сладостных минут, свободно любуясь недоступной для него женщиной; умелая операция с золотыми коронками бывшего студента фельдшерского училища; попытка скрыть, что в два пятнадцать он был уже дома и отмывал руки, и, главное, орудие убийства — окровавленный молоток художника, найденный под трупом, — все это создавало полную картину преступления.

Страшная догадка, возникшая у Коваля так же, как у Тищенко, когда они впервые рассматривали на даче Петровых картину «В лесу», и тогда отброшенная подполковником, находила подтверждение.

Привыкший иметь дело с преступниками, подполковник Коваль сохранял веру в человека, хорошо понимая, что работает для человека, во имя человека, в том числе — и во имя того, который находится под подозрением. Лишь в отдельных необъяснимых случаях казалось ему, что он эту веру теряет. И тогда ему приходилось прилагать усилия, чтобы восстановить душевное равновесие, и все это время он чувствовал себя больным и опустошенным, словно сам был виноват в том, что в человеке пробудился зверь. Такое именно состояние появилось у Коваля и на этот раз, когда вроде бы начала подтверждаться версия, объясняющая преступление художника утонченным садизмом.

Не хотелось в это верить, но некуда было деваться от фактов. И все же Коваль договорился с Тищенко, что еще раз побывает в Березовом и побеседует с жителями поселка.

Расспрашивая жителей, Коваль обнаружил новую серьезную улику против Сосновского. Два мальчика, пасшие коров рядом с железной дорогой, видели, как художник торопливо вышел из лесу с той стороны, где была найдена убитая. Время от времени он останавливался и оглядывался, словно его кто-то преследовал. Ребята не могли указать точное время, но помнили, что это было как раз перед дождем.

Когда Сосновскому предъявили эти показания, он вконец растерялся и признался, что говорил на допросе неправду, опасаясь, как бы его не обвинили в убийстве. Перед грозой он, как обычно в погожие дни, прогуливался по лесу, а торопился, чтобы успеть вернуться домой, пока не начался дождь.

Эта последняя улика, которую художник пытался утаить от следствия, в значительной мере предрешила его участь.

8

Мысль о неотвратимо надвигающемся расстреле парализовала и чувства, и волю Сосновского. И все же время от времени он с острой болью вспоминал, что Нины больше нет в живых. Эта боль немного смягчалась лишь мистификациями, когда художнику казалось, что он снова в своем Березовом.

В такие минуты он заново переживал волнения своей неудачной любви и в туманных грезах неудержимой фантазии дорисовывал то, чего не смог достичь в реальной жизни.

…До встречи с Ниной художник считал, что в его нескладной жизни любовь все-таки была. Это случилось давно, когда он женился на натурщице Верочке — очаровательном существе, которое прекрасно умело изображать все, что привлекает человека, — дружбу, увлечение, любовь. Впрочем, завлечь Сосновского было совсем несложно. Рассеянный, неловкий и стеснительный, влюбленный в свои пейзажи и нелюдимый, он потянулся к молоденькой женщине, обласкавшей его и безоговорочно признавшей в нем великий талант. Вскоре они зарегистрировали брак, устроили вечеринку, и Сосновский впервые в жизни был по-настоящему пьян от счастья и вина. Потом прожили вместе около года, в течение которого художник, время от времени отрываясь от работы, с радостью вспоминал, что он женат и влюблен. Но однажды, вернувшись из Брянских лесов, куда ездил на натуру, Сосновский увидел на столе записку. Вера сообщала, что ошиблась в своих чувствах и любит не его, а другого человека, с которым и уехала в Сибирь.

Сосновский снова стал одиноким.

Но вот в жизни его появилась Нина, и он понял, что никогда раньше не любил, что только теперь пришла та, настоящая любовь, которая не ищет никакой выгоды для себя и открывает человеку волшебный мир, окружающий его и пребывающий в нем самом.

Сосновский не задумывался над тем, чего же, собственно, он ждет от этой любви. Нина была чужой женой. Но именно этого Сосновский не представлял себе как следует, потому что Нина в его сознании находилась вне сферы обычных человеческих отношений. Так, любуясь пронизанным солнцем облаком, мы не думаем о связи его с ливнем или, скажем, с потоками грязи на дорогах. Нина была для художника светлой мечтой, чем-то не совсем реальным, окутанным таинственной дымкой, а его пылкое воображение дорисовывало все, что хотело.