Приговор - [36]

Лошадь испуганно заржала; она и так была явно слабовата для такой тяжелой повозки, а тут, похоже, еще и ополоумела от страха и вместо того, чтобы бороться с внезапно потянувшей ее в реку силой, еще сильнее сдала назад, усугубляя ситуацию. Паром слегка накренился. Торговец обернулся и с криком "Тпрру! Куда, скотина?!" стал хватать кобылу за уздцы, а видя, что это не помогает, метнулся к телеге, пытаясь остановить ее сползание в воду. Бородачи поспешили к нему на помощь, но один из них поскользнулся на свежей крови и грохнулся на настил. Парень меж тем, подхватив обмякшее тело паромщика, пытался зажать ему рану на шее, бормоча: "Вот черт! Я же не хотел…" Один лишь Верный хранил полное спокойствие среди всего этого хаоса – очевидно, в гуще боя ему доводилось видать и не такое. А брошенный без присмотра ворот неспешно крутился сам собой, под действием течения вытравляя канат, еще соединявший нас с дальним берегом.

Уже потом я смог восстановить все эти события по памяти, чтобы так связно изложить, а в тот момент поддался общей неразберихе. Мне показалось, что колесо все же успело проехаться по пальцам Эвьет, и я осматривал ее кисть, повторяя: "Тебе больно? Ты что-нибудь чувствуешь?" Когда я, наконец, понял, что с рукой все в порядке, а хруст, который я слышал, издала вовсе не кость, а сломанная стрела (сам арбалет тоже не пострадал), телега, несмотря на попытки ее остановить, с громким всплеском окончательно съехала в воду, увлекая за собой отчаянно ржущую клячу, а заодно и пытавшегося этому воспрепятствовать торговца. Что бы там ни было под этим брезентом, оно мигом утянуло вглубь и телегу, и кобылу, и хозяина.

Бородач остался на краю парома, но вместо того, чтобы пытаться спасти торговца, сделал шаг назад. Второй, уже поднявшийся на ноги, сделал было движение отстегнуть пояс с мечом, собираясь, видимо, прыгнуть в воду, но первый удержал его за руку:

– Не надо. Все к лучшему. Вспомни, о чем третьего дня говорили.

– Да, но… не по-божески это… отец все-таки…

– А впроголодь нас держать по-божески? Денег давать только на карманные расходы, точно мы еще пацаны сопливые? Он сам виноват. Не был бы таким скупым, не цеплялся бы за товар до последнего.

– Да… но… – попытки второго вырвать руку, и в первый миг не очень сильные, становились все слабее.

– Да и поздно уже, – подвел итог первый. – Его в этой мути уже не найти. В ил ушел. А глубина здесь, по высокой воде, ярдов пятнадцать, а то и больше… Только сам сгинешь.

– Ты прав, – медленно сказал второй, снова застегивая пояс.

– Не журись, Жакоб, – первый хлопнул брата по плечу, – выпьем сегодня за помин души, вот и весь сказ. Ну хочешь – свечку за него поставь и панихиду закажи. Только это уже, чур, со своей доли.

Они обсуждали это громко, ничуть не стесняясь нас. Да и чего им, в сущности, было стесняться?

Я обернулся и шагнул к паромщику. Того пробирала дрожь агонии. Мне достаточно было взглянуть и прислушаться, чтобы вынести вердикт.

– Бесполезно. Слишком большая кровопотеря, а главное, в артерию уже засосало воздух. Сердце сейчас остановится.

– Я не хотел, – повторил долговязый, поднимая голову на меня. Все его лицо было в крови, словно с него содрали кожу; светлыми остались лишь белки и голубые радужки глаз.

В этот момент раздался тихий плеск. Это обрубленный конец каната соскочил с ворота и упал в воду. Теперь мы дрейфовали, ничем не связанные с сушей – и не имея никаких реальных средств изменить курс. Плот, в который превратился паром, был слишком тяжел, чтобы плыть на нем, гребя руками, весел здесь не было, а жердь, которой перекрывали выезд, была слишком коротка, чтобы достать до дна на таком расстоянии от берега.

Парень, уложив на настил голову паромщика, тщательно прополоскал кинжал в воде и вновь спрятал его под заляпанную кровью одежду.

– Ну ладно, – произнес он, выпрямляясь. – Что случилось, то случилось, а мне пора, – и с этими словами он прыгнул в воду и сильными гребками поплыл к так и не достигнутому нами берегу.

Я оглянулся назад. Грифонские всадники были еще возле пристани, но стрелять по нам или преследовать нас по берегу никто не пытался. Это было бесполезно – нас отнесло уже достаточно далеко и к тому же вынесло практически на середину реки. Я неприязненно покосился на братьев, а затем обратился к Эвьет:

– Ну что, поплыли и мы?

Девочка вдруг смутилась.

– А… это обязательно? Может, подождем, пока нас прибьет к берегу?

– Это может произойти неизвестно когда, – ответил я, удивляясь, что моя разумная Эвелина выдвигает столь нелепое предложение. – Или вообще не произойти до самого моря. А в чем дело?

– Видишь ли, Дольф… я не умею плавать.

В самом деле, мне следовало самому догадаться. Хоть она и прожила всю жизнь на берегу озера, оно было слишком холодным, чтобы купаться. Даже при ее закалке за последние годы. То есть человек, умеющий плавать, конечно, при необходимости сможет плыть и в ледяной воде. Но учиться надо в комфортных условиях, а не когда дыхание перехватывает от холода.

Но почему она говорит об этом таким тоном, словно признается в постыдном грехе?

– Ничего страшного, – ответил я. – Верный умеет. Держись за его седло, и все будет в порядке.