Приговор Бешеного - [35]

Не успел Андрей, как говорится, ахнуть от восторга, как зазвучала восточная мелодия и Лана принялась танцевать что-то восточное, то ли индийское, то ли арабское. Ее движения были грациозными, гибкими и очень эротичными. Постепенно двигаясь к нему в танце, она как бы гипнотизировала его, заставляла не отрывать от нее взгляд, чтобы не пропустить ни одного движения рук, ног, бедер. Оказавшись рядом, Лана принялась раздевать его с такой легкой грациозностью, что ему начало казаться, будто бы одежда спадала с него сама, по волшебному велению этой сказочной феи.

Когда Андрей остался в костюме Адама, он хотел сказать, что было бы неплохо принять хотя бы душ после такой дальней и тяжелой дороги, и Лана, словно подслушав его мысли, подхватила его под руку и увлекла за собой в ванную. Заставив его встать под душ, она включила воду и, сполоснув его тело теплой водой, принялась намыливать душистым мылом, одновременно массируя мышцы другой рукой.

За все это время Лана не проронила ни слова, за нее говорили ее руки, ее движения, ее нежный взор. Андрей был буквально на самом верху блаженства, словно он внезапно оказался в раю и погрузился в нирвану. Потом Лана усадила его в ванну, нашампунила голову, промыла несколько раз, после чего насухо вытерла волосы, тело и принялась натирать его кожу тем же самым розовым маслом, запах которого исходил и от нее самой.

Нежные движения Ланы были так приятны, так откровенны и эротичны, что его плоть поднялась. Почувствовав это, Лана тоже встала в ванну, повернулась к нему спиной и, раздвинув ноги, опустилась над ним на колени и стала играть с его плотью, чуть касаясь ее пальцами, губами, языком, но так осторожно, чтобы как можно дольше не дать ему извергнуться.

Ее прикосновения были такими восхитительно-нежными, что Андрею показалось, что так может продолжаться вечно. Он осторожно приподнял ее бедра и прильнул губами к ее раскрывшимся лепесткам, источающим нектар страсти. Его язык прикоснулся к клитору, и Лана громко застонала от пробежавшей по всему телу сладостной дрожи. Ей вдруг показалось, что она сейчас воспарит от счастья и полетит…

Андрей прикоснулся к ее соскам пальцами; они мгновенно набухли, и он почувствовал, как его пальцы смочились материнской жидкостью. Лана вскрикнула от возбуждения, ее лоно так набухло, что, казалось, сейчас из него брызнут соки. Она привстала, перевернулась к Андрею лицом и, изо всех сил сдерживая себя, чтобы продлить удовольствие, медленно впустила член в себя и двигалась вниз до тех пор, пока он не уткнулся в ее возбужденную матку.

Всхлипывая от сладкой истомы, она принялась судорожно привставать и опускаться, буквально терзая грудь Андрея своими чувственными пальцами. Это безумство продолжалось несколько минут, пока они, доведя друг друга до вершины возбуждения, не вскричали одновременно, извергая наконец навстречу друг другу любовный нектар…

Изнеможенные, но удовлетворенные и счастливые, они застыли, казалось, на целую вечность в этой эротической позе, напоминая статую, созданную рукой великого скульптора Родена. Наконец Андрей ласково прикоснулся рукой к ее уже достаточно заметному животику:

— А тебе, милая, не вредны такие игры? — заботливо спросил он.

— Пока нет, а потом будем чуть поосторожнее. — Она нежно притронулась губами к его груди, поласкала языком его соски, и внутри нее вновь запульсировала его плоть, заполняя собой ее лоно…

Эти люди, испытавшие много горя и страданий в прошлом, наконец встретились, нашли друг друга и обрели обоюдное счастье, которое бывает не у всех. Для них это было своеобразной наградой за прошлые испытания, выпавшие на их долю. Так пожелаем им покоя, света и человеческого тепла, они это заслужили…

Велихов с самого утра почувствовал некоторую нервозность, хотя и сам не знал, откуда ему ждать удара. Он уже привык к тому, что его нервозность никогда не бывает случайной. Она, как барометр предсказывает бурю, всякий раз четко предсказывала ему, Аркадию Романовичу, серьезные потери или несчастья. Вот и сегодня он ехал в своем бронированном «мерседесе» в возглавляемый им банк, уверенный, что наверняка что-то случилось. Первым человеком, которого он увидел в банке, конечно, не считая охранников, был его верный помощник, единственный человек, посвященный почти во все его нелегальные дела, — Медянников Вазген Христофорович, рожденный в смешанном браке: мать — гречанка, отец — армянин.

В свои тридцать восемь лет Вазген успел отбарабанить девять лет в колонии усиленного режима за групповой вооруженный грабеж… детского садика, в котором он, с пятью малолетками, обогатился мешком сахара, ящиком «корюшки в томате» и коробкой карамели.

Все бы ничего, да на их беду, на защиту детской собственности встал старик сторож, который был в изрядном подпитии и решил на старости лет совершить героический поступок. Не имея никакого оружия, окромя швабры-лентяйки, он смело выставил ее перед собой и скомандовал: «Руки вверх!» По всей вероятности, в нем проснулось не реализованное в юности желание стать военным: его плоскостопие навсегда закрыло для него армейскую карьеру.