Приготовительная школа эстетики - [4]

Жан-полевская эстетика и эмпирична и теоретична: теория поднимается над бесконечным рядом непосредственных явлений искусства (литературы) эпохи как остро субъективное или, лучше сказать, остро индивидуальное их осмысление — такое, которое явления реальности оформляет как свои драматические силы и стихии. В «Эстетике» Жан-Поля есть единство драматурга и драматического материала; для теории это значит, что материал эпохи передан в его типических чертах, или типических образах. За драмой искусства эпохи встает драма, конфликт и трагедия эпохи. Литературные споры воссоздают реальные конфликты времени.

II

Синтетичность (универсальность) «Приготовительной школы эстетики» и неклассический характер этого синтеза отводят ей вполне определенное место в литературной борьбе эпохи. Сам Жан-Поль стремится определить такое место своей книги, и благодаря этому, в связи с этим выявляются эстетические позиции писателя.

Классическое и романтическое. Типология культуры и история литературы. Шиллер писал 10.XII 1804 г К. Г Кернеру, когда «Приготовительная школа эстетики» только что вышла в свет: «Рихтеровской „Эстетики“ я еще не видел. Я давно отвык от любых теоретических воззрений на искусство и от всякого saisonnement (рассуждения), стал прямо-таки туп в этом отношении; кроме того, пустопорожняя метафизическая болтовня об искусстве разных философов внушила мне отвращение ко всякому теоретизированию. Да и на деле такая духовная операция не согласуется с практикой, потому что тут законы нужно черпать из самого предмета, и никакая всеобщая формула не помогает тебе идти вперед»[14]. Несколько усталый взгляд Шиллера в этом письме — так контрастирующий с его увлеченным кантианством начала 90-х годов — достаточно понятен из обстоятельств времени; к тому же письмо написано менее чем. за полгода до смерти поэта. Не прочитавший жан-полевской «Эстетики» Шиллер — всегда скептически и недоброжелательно, сверху вниз смотревший на Жан-Поля[15], необтесавшегося и поглощенного самим собою провинциала, — Шиллер и не подозревал, как далек Жан-Поль от абстрактного теоретизирования и как в этом отношении (только в этом) поздняя, направленная против отвлеченной эстетической теории позиция Шиллера была исконно близка Жан-Полю.

Впрочем, и это куда важнее, нет ничего более далекого, чем мир Шиллера, автора «Валленштейна», «Марии Стюарт» и «Орлеанской девы», поэта, только что написавшего классически строгую, античную трагедию «Мессинская невеста, или Братья-враги», — и словно разъятый на куски, распадающийся на атомы, складывающийся на глазах читателя поэтический мир Жан-Поля. Жан-Поль «Приготовительной школы эстетики», вспахивающий пласты современной словесности, по большей части неприемлемой для Шиллера-классика, — вообще малоподходящее чтение для Шиллера; не пренебрегающий ничем мелким и низким, Жан-Поль все равно что копается в отвратительных внутренностях эпохи.

Жан-полевские художественные синтезы — антиклассичны. Всякое произведение его отмечено непрекращающимся, еще как бы не закончившимся становлением. Оно соприкасается с той смысловой и композиционной аморфностью, из которой вырывается, — как вырываются из нее, проходя сквозь завихрения словесных стихий, противоборствующие настроения и смыслы, жан-полевские возвышенные, эфирно невесомые символы гармонии. В этом Жан-Поль «эмпиричен»: гармония для него — не категория поэтики и эстетики, которой конкретное произведение искусства, созданное под его эгидой, должно только удовлетворить, а это такая «категория», за которую борется сама жизнь, сами становящиеся героями романа герои жизни, причем борьба за гармонию в глубине своей тщетна и победы в ней — мимолетны.

Гёте писал К. Ф. Цельтеру: «Бывает такая кроткая эмпирия, которая проникновеннейшим образом осуществляет тождество свое с предметом и благодаря этому становится настоящей теорией»[16]. У Жан-Поля — совсем иное: не совпадение исследователя с предметом в движении навстречу ему, а бесцеремонное обращение со своим материалом, — исследователь не боится встряхивать свой объект, не боится перебирать его, извлекая нужное для себя, в надежде тоже установить в конце концов некую драматически преходящую конгруэнтность между своей личностью и предметом, поймать момент совпадения в бурном движении обеих сторон. У Жан-Поля не найти классического покоя и уравновешенности гетевского естественнонаучного метода. Жан-Поль не может не подвергать критике устремления к классическому стилю, к эстетической замкнутости художественного произведения, не может не рассматривать такие тенденции как своего рода «эстетство»[17].

Стилистические сдвиги и веяния глубоко затрагивали Жан-Поля, но, как писатель, он решительно все в своем творчестве основывает на литературном феномене накопления. Характерно, например, разное отношение классиков, романтиков и Жан-Поля к массовой, низкой, тривиальной литературе эпохи: для классиков она не существует, романтики полны презрения к ней, для Жан-Поля она — благодатная почва образов и пародий. Как писатель, Жан-Поль достигает своей особой ясности и стройности на неклассической основе. Но Жан-Поль в той же мере и антиромантичен. Барочную и просветительскую традицию не могли принять романтики в свою самую раннюю, «атенеевскую» пору; не принимали ведь они и Шиллера, и Виланда с его аттически-французским изяществом и игровой, в духе рококо, эротикой. Жан-Поль и получает от ранних романтиков «по заслугам», — писатель, якобы не усвоивший самых начал искусства, хотя Фр. Шлегель и смотрит на него с несколько двойственной заинтересованностью