Пригоршня прозы: Современный американский рассказ - [57]

Дайана Бэрингтон хотела рассказать Карлотте о свойствах синевы. Она размышляла о синих гнусностях, пропитывающих ее отношения с дикими птицами и текучими наречиями, льющимися из синих ртов, и небесами с невидимыми облаками, и вулканами и звездами, и сложными обрядами нежности в синем дожде. Это мой сороковой год, и я пришла узнать расстояние и синеву. По крайней мере, я знаю это, подумала Дайана. Любая другая география ошибочна.

Спустя некоторое время, отмеченное синими метками по краям и синими решетками, на которых менялись оттенки, Дайана Бэрингтон осознала, что Карлотта Мак-Кей больше не вглядывается в нее. И правда, теперь Карлотта смотрела в окно автобуса на безупречную почти черноту пустыни и луну, которая была еще более полной и более обиженной — отбеленной и отброшенной соучастницей.

Дайана обдумывала соучастие белой луны в полях ночного неба, когда ощутила тревогу, исходящую от Карлотты. Она раскачивалась на своем сиденье и щелкала пальцами. В этом было что-то ужасное. Карлотта заставляла священный молитвенный воздух ночи в пустыне делаться нервозным и жалким. Карлотта наладила свой плейер, воткнула звучащие затычки поглубже в уши и повернула регулятор громкости. «Я просто выросла, запуталась в синеве», — пела Карлотта Мак-Кей напористо и немелодично.

Даже безумие имеет форму, осознала Дайана. Даже когда личность объявляется в тундре, в суровой и неизмеримо далекой арктической пустоте внутреннего мира. Даже там, где границы уничтожили сами себя, и приращения — просто знак вечностей, вырезанных из синего стекла, даже тогда построения бывают пригодными и непригодными. Сначала травма, за ней безвкусица, решила Дайана. Необходимо провести границу.

Дайана ощутила отчаяние и беззащитность в своей ровной аллее одиночества. Она смотрела на Карлотту и ощущала расстояние между ними. Где-то далеко растянулся горизонт, блуждающий в утонченной пагубности. Вероятности были на виду, подобно миллиону синих огоньков в руках всех твоих воображаемых сирот.

Дайана Бэрингтон наклонилась к своей лучшей подруге. Похлопала Карлотту по плечу. Когда Карлотта обернулась, Дайана протянула руку и грациозно, одним движением вынула затычки из ушей своей лучшей подруги. Затем ее пальцы отцепили плейер от воротника Карлотты. А потом Дайана позволила машинке выскользнуть из пальцев через открытое окно на дно пустыни, где она подскочила, как твердый синий болезненный цветок.

— Похоже, это домузыкальная эпоха, — сказала Карлотта.

Она вроде бы не рассердилась. После паузы, во время которой земные массы создали сами себя и ветры придали им форму, Карлотта начала рыться в холщовой дорожной сумке. Извлекла оттуда булочки, яблоки, плитку шоколада и сыр. Насильно вложила разную снедь в руки Дайаны.

— Ешь, — велела Карлотта.

Дайана начала есть. Это всегда так и происходило: еда при полной луне, когда планета вращается, голодная и веселая. Есть необходимо. Скоро они заиграют на барабанах и будут играть, покуда пальцы не начнут кровоточить. Дно пустыни было рядом синих начатков, примитивных суждений, потом они разовьются и превратятся в решения о границах, о предопределении и свободе воли. Возникнет хореография синих резонансов, и, может быть, ничего больше. Или синее эхо, конечно затухающее, и мягкое впечатление, оставленное единственным синим ртом.

— Хочешь, почитаю тебе Паса? — спросила Карлотта, доставая книгу из холщовой сумки. — По-испански?

Дайана моргнула. Прочти то место, где он садится писать в поддень, о размере времени, подумала она. Где на улице развалины дня.

— Ты помнишь, куда мы едем? Или зачем? — спросила Карлотта.

Пустыня была прохладной темно-синей изысканностью, воспоминанием о черепице, и бусинках, и мозаике, продолжающейся синевой барабанного боя в песках полнолуния.

Дайана покачала головой — нет.

— Закрыть атомный завод. Сделать заявление. Постарайся вспомнить, — сказала Карлотта с чувством и начала читать.

Слова Паса были синими в почти черноте пустыни. И тысячелетие подступало. Оно было почти здесь. Сейчас. Дайана наклонила лицо к луне, которая была мучением света в безграничных полях звезд. Вот где рождался ветер. Вот где обретали форму пути. Вот где хранятся паруса.

Дайана открыла рот, чтобы говорить, но звуки не нашли пути наружу. Она хотела объяснить Карлотте, что это был просто вопрос синевы элементов и неопределенности их путей, их странной и внезапной решимости. А может быть, синие атомы и их сочетания. Как насчет кобальтовой синевы лечения рака груди Карлотты Мак-Кей? Не было ли это подсознательным интуитивным катализатором, причиной, по которой они приехали сюда? Какая синева позвала их и почему ответила? Дайана Бэрингтон знала. Это была зараженная синева кислотного дождя, и ядерной зимы, и лечения от рака, и всех вещей на свете, истерзанных изнутри, ставших синими, сквозящими и заразными.

Дайана Бэрингтон размышляла о перемещениях поврежденной синевы, когда автобус остановился на севере от Лас-Вегаса. Из окна была видна полоса Лас-Вегаса на расстоянии, которое нельзя было ни измерить, ни осмыслить. Воздух казался чуждым и враждебным. Автобус остановился на стоянке казино. Синяя пауза, подобная запятой в океане. Предполагалось ли, что она что-то означает?