Приглашённая - [24]

Наследники, разумеется, блефовали. Выселить кого-либо на улицу в штате Нью-Йорк весьма сложно, и даже в бесспорных и не допускающих благоприятной трактовки случаях подобные дела иногда тянутся годами. Это хорошо известно всякому владельцу доходного дома. В моем же случае, далеко не простом, речь могла зайти о действительно долгих сроках, истцу вовсе не выгодных. Однако я сам не чувствовал в себе готовности длить и длить назревающую жилищную тяжбу. Признаюсь откровенно, я хотел бы покинуть нашу манхэттенскую квартиру, расстаться с ней как можно скорее, почти любой ценой.

Сказанное требует пояснений. Квартира достаточно долго служила нам верой и правдой, да и сам я давным-давно стал островитянином, манхэттенским, ново-амстердамским человеком, – поскольку нью-йоркца вообще в природе не существует. Как таковой Нью-Йорк расположен на острове Манхэттен, а всё, что окружает его, есть пригороды или города-спутники, населенные другими, весьма отличающимися от нью-йоркцев людьми; это общепонятно.

Квартира как таковая была ни при чем. Ни от нее самой, ни от находящихся в ней предметов не исходили ко мне горестные токи; в комнатах, даже по ночам, не ощущалось и следа тоскливой тревоги, и у меня не было сомнений в том, что моя Катя ничему подобному пробиться ко мне не позволит.

Но мысль о принесении ритуальной траурной жертвы, готовно усвоенная мною благодаря замечаниям д-ра Пинча, меня не оставляла. И если я не мог позволить себе снабдить Катю вереницей загробных рабов и рабынь в белых, голубых и салатовых спецовках, колпаках и предохранительных повязках, закрывающих ноздри и уста, чтобы зловонное их дыхание случайно не потревожило мою чувствительную к запахам жену, то квартира, со всеми ее вещицами, с привычным Кате видом из окон, за которым она никогда не уставала наблюдать и отмечать возникающие в нем суточные и сезонные перемены, – уж она-то, эта квартира, должна была либо отправиться вслед за ней, либо исчезнуть. И в моей власти было пожертвовать ею в любой подходящий момент. Во всяком случае, я не желал больше занимать ее. Не потому, чтобы мне было тяжко оставаться там в одиночестве, поскольку, мол, всё в этой квартире напоминало и проч., – напротив, я как раз и стремился остаться один. Но уйти я хотел так, чтобы это не выглядело оскорбительным для Кати очередным бегством. Ведь Катя пребывала здесь, как прежде, и оберегала мой покой. При этом в своем новом состоянии она проницала меня насквозь, и я стыдился того, что́ она во мне постоянно наблюдала. Раньше я мог затаиться, изобрести позволительные истолкования отдельным своим поступкам – и всему себе, каков я есть и был; только теперь мои прежние враки стали для Кати вполне ясны, а значит, всякая новая моя ложь явилась бы практически невозможной. Это последнее препятствие отчего-то казалось мне в известной мере преодолимым. Я находил в себе некие силы, которые, будучи сосредоточенными и откомандированными в нужном направлении, могли бы молниеносно возвести в моем нутре особые непроницаемые выгородки и образовать в нем укромный уголок для сокрытия подлинных причин моего хотения свалить, уйти с концами – а на место их предложить причины достойные или хотя бы извинительные.

Дождавшись, наконец, от наследников г-жи M…ck судебного иска – они действовали довольно споро, и на присланных мне формулярах проставлено было 26 мая 2006 года, – я решился действовать.

От общественного адвоката, из тех, что посменно принимают у нас в мировых судах, мной были получены исчерпывающие консультации, вслед за чем я затеял переписку с противной стороной и исключительно с этой целью обратился к адвокату платному, который обошелся мне относительно недорого. Я твердо знал, чего хочу, а черновики писем всегда бывали мною загодя подготовлены и выверены с помощью упомянутого юрисконсульта-общественника, который занимался со мною почти четыре недели. В сущности, мы могли бы превосходно обойтись и вовсе без наймита, но мой общественник – его звали George Donovan – пояснил, что в громадном большинстве случаев в суде не очень любят слушать дела, если обе стороны не представлены адвокатами. На этот счет есть свои договоренности, и лучше нам не рисковать, т. к. судейские с легкостью согласятся с моим желанием представлять себя самостоятельно, зато дело мое окажется проигранным. Наемный адвокат попытался было воспротивиться моей методике и, главное – той крайне ограниченной роли, которая была ему отведена, говоря, что не может брать на себя ответственность за ведение дела, к которому практически не допускается. Но по рекомендации Донована адвокату – некоей Эльпиде М., довольно милой, полноватой даме с чрезмерно эллинским профилем, – было сказано, что выступать в суде ей во всяком случае не придется, т. к. я стремлюсь единственно к мировой, которая по ее достижении будет формализована и подписана при посредничестве судьи. Хитрая гречанка прекрасно понимала, что именно мне угодно, и без возражений, хотя и с насмешливой миной, выслушала мои резоны.

Всё сошло как нельзя лучше.

Опуская всё излишнее, скажу, что соглашение, которое мы (при участии судьи) подписали с представителем наследников в первых числах августа 2006 года, предоставляло мне возможность оставаться в спорной квартире до тех пор, покуда мною не будет найдено подходящее новое жилье, с тем, однако, что поиски его должны продолжаться не свыше шести месяцев; срок этот, в особенном случае, по решению суда мог быть продлен еще на три месяца. Квартирная плата и все иные условия, имевшие место прежде, оставлялись без изменений. Кроме того, поскольку было признано очевидным, что при перемене мною квартиры для меня неизбежны потери, как материальные, так и в отношении жизненных удобств, истец обязывался оплатить мой переезд, а также на протяжении первых двенадцати месяцев от момента указанного переезда полностью возмещать разницу в моих расходах по арендной плате, но только в том случае, если таковая превысит плату за оставляемую мною квартиру не более, чем на пятьдесят процентов.