Придворное общество - [138]

Такова, во всяком случае, — можем мы сказать в заключение — была та фигурация, которая привела ко вспышке насилия во Французской революции. В ходе развития французского общества и государства изменялось соотношение латентной социальной силы различных общественных группировок. Реальное распределение власти между ними изменилось и стало таково, что ему уже не соответствовало то распределение власти, которое провозглашалось в твердой институциональной «скорлупе» старого режима. Элитные группы, монопольные элиты режима стали пленниками этих институтов; они сами удерживали друг друга в однажды занятом привилегированном положении. «Застывший клинч» монопольных элит и их неспособность признаться себе в собственной дефункционализации в сочетании с относительной негибкостью источников их доходов, которая затрудняла какие-либо экономические уступки с их стороны — например, посредством добровольного ограничения своих налоговых привилегий, — все это вместе взятое препятствовало ненасильственной трансформации институтов сообразно изменившемуся распределению сил. Соответственно, вероятность того, что трансформация их произойдет насильственно, была весьма велика.

Приложение 1 О представлении, будто возможно государство без структурных конфликтов

Поощрение соперничества и напряженности, в особенности между элитами, весьма часто и повсеместно встречается как важный инструмент в системе господства, не являющегося — или переставшего быть — харизматическим единоличным господством. Оно встречается не только в абсолютистски управляемых династических сословных государствах, но точно так же, например, и в диктаторски управляемом национал-социалистическом военно промышленном государстве.

Традиционная историография во многих случаях пренебрегает систематическим исследованием структур власти. Если историю рассматривают в основном как комплекс осмысленных, целенаправленных планов и намерений отдельных людей и групп людей, то соперничество и взаимная мелочная зависть между элитами легко могут показаться нам незначительными фоновыми феноменами, не имеющими никакого значения для хода или «истолкования» истории. Без социологической выучки, в самом деле, и различие между идеологией и фактическим распределением власти, и функция идеологий как одного из аспектов фактического распределения власти останутся неясными и не поддающимися точному определению. Это весьма часто можно доселе наблюдать в исторических исследованиях.

То же самое касается возможности получать знание об истории обществ путем систематического сопоставления близких общественных структур. Теория об абсолютной уникальности того, что историки рассматривают как историю, и здесь искажает видение существа дела. По этой причине будет, возможно, небесполезно подчеркнуть — мимоходом, — что исследование механики господства абсолютных монархов и особенно старательного культивирования и уравновешивания напряжений между группами элиты, какое мы встречаем у Людовика XIV, также может дать кое-что для понимания стратегии национал-социалистического властителя по отношению к его элитным группам в фазе перехода от харизматического к рутинизированному господству (которую он, несомненно, пытался задержать с помощью войны). Здесь мы не имеем возможности разбирать наряду со структурным родством этих двух явлений также и структурные различия между ними. Поэтому просто обращаем внимание читателя на одну публикацию, посвященную соперничеству между группами элиты национал-социалистического государства на пути к консолидации власти и к ее институциональному распределению, и на комментарии одного молодого немецкого историка, который демонстрирует принципиальное значение такого рода исследований.

Открытию самих фактов, исследованию конфликтов и соперничества между различными группами элиты немецкого национал-социалистического государства значительно содействовала работа редактора журнала «Шпигель» Хайнца Хене, вышедшая вначале в виде серии статей под заглавием «Орден „Мертвая голова“»[223]. Гёйдельбергский историк Ханс Моммзен очень выразительно обрисовал проблему, которую ставят подобные конфликты перед традиционной историографией[224]. Это, mutatis mutandis, та же самая проблема, которая возникает, когда в поле нашего зрения находится структура абсолютистского господства и функция специфического равновесия сил между элитами для поддержания огромной власти единоличного правителя — короля.

Как при обстоятельном исследовании выясняется неправильность представления о государственной системе, бесконфликтно объединенной под властью абсолютного короля, так же точно представление о монолитном национал-социалистическом государстве, возглавляемом вождем, оказывается фикцией. Эта картина, как уточняет Моммзен, расплывается «в намертво, казалось бы, запутанный клубок соперничающих организаций, враждующих друг с другом руководящих группировок, схваток за власть и за посты между „облеченными властью“ национал-социалистами на всех уровнях партийно-государственного аппарата. Мнимая идеологическая сплоченность также оказывается фикцией, под покровом пустой формулы „национал-социалистического миросозерцания“ происходила скрытая борьба гетерогенных идеологических концепций, согласных между собою только в том, против чего они выступали»