Придворное общество - [125]

«Астрея» помогает нам понять положение — и соответствующее переживание этого положения — определенных групп людей дворянского происхождения. Эти люди уже воплощают сами, в своем лице переход от прежнего к новому типу дворянства. В то же время во многих отношениях они еще отождествляют себя в своих ценностных установках и идеалах с прежним типом так, как они его понимают. Соответственно, эти люди сопротивляются, насколько могут, растущей централизации государственной власти в руках королей и связанному с нею придворному закреплению дворянства. Только сопротивляются они уже не действием — они побеждены и устали от войны, — но в своих грезах. Искусство нередко служит политически побежденным или отрезанным от политической деятельности людям убежищем для отступления. Здесь, в обретшей форму грезе они еще могут следовать своим идеалам, даже если суровая действительность не позволит этим идеалам победить.

Сам д’Юрфе уже в значительной степени служит живым воплощением новой волны цивилизационной рафинированности. На уровне отдельных людей ее обуславливает обострение способности самоконтроля и упрочение цивилизационного «заковывания в броню» аффектов. На уровне конфигурации, которые образуют эти люди друг с другом, условием этой новой волны является растущая централизация основанного на денежных поступлениях государственного контроля Мысли и чувства д’Юрфе пронизывает фундаментальный внутриличностный конфликт, находящий выражение в придворно-романтических чертах его романа. Эти черты позволили охарактеризовать роман как «roman sentimentale». Речь идет о конфликте между утверждением цивилизационной рафинированности и самодисциплины и отрицанием структурных общественных изменений, в особенности растущей централизации средств контроля со стороны власти. В долгосрочной перспективе именно эти структурные изменения послужили одним из условий развития и поддержания вышеупомянутых рафинированности и самодисциплины.

Посвящение романа Генриху IV — это рыцарский жест признания побежденным победителя-короля своим господином и повелителем. В то же время это жест отказа от борьбы. Отныне и элитные группы земельного провинциального дворянства вынуждены примириться с тем, что центр власти переместился к знатным придворным господам и дамам. «Астрея» показывает нам одну из форм реакции этого уже наполовину придворного, наполовину, против собственной его воли, «замиренного» дворянства в переходную эпоху. Дверцы придворной клетки закрываются; попавшие в нее люди, может быть, едва могут избавиться от ощущения, что эти дверцы закрываются навсегда. У французского дворянина остается, в сущности, только один выбор: сидя в золотой клетке, быть причастным к ее блеску или вести совершенно бесцветную жизнь в тени за пределами этой клетки.

В этом положении некоторые дворяне с тоской оглядываются на уходящий мир, в котором у них была свобода, ныне утраченная. «Астрея» д’Юрфе выражает эту тоску на свой особый лад. Этот роман — утопия дворянства, все более и более аристократизирующегося, все более и более обживающегося при дворе королей. Люди откладывают в сторону меч и строят себе самодельный игровой мир, миметический мир, мир подражания. В нем они могут, переодевшись пастухами и пастушками, переживать неполитические приключения сердца — прежде всего страдания и радости любви. И при этом они не будут вступать в конфликт с предписаниями и запретами, действующими в более суровом, немиметическом мире.

Трудность, как мы сказали, заключается здесь в том, что определенные ценностные установки, определенные предписания и запреты немиметического мира крепко вошли в плоть и кровь людей, подобных д’Юрфе. Их мы снова обнаруживаем в самодельном, миметическом мире. Даже в зеркале романа-пасторали общество сохраняет те структурные особенности, которые для людей из дворянского сословия составляют самоочевидно неотъемлемый элемент обстановки их мира и конечно же любого желанного мира. Здесь сохраняются различия людей по рангу, существование романтически преображенных в свете романа дворян как дам и господ, как людей привилегированного слоя. Литературные продукты позднейшего, буржуазного романтизма соответствуют специфически-буржуазным формам индивидуализации отдельного человека и идеализации отдельной личности. Их авторы являют нам социальные свойства отдельных людей и ранговые различия между отдельными социальными группами часто лишь полустыдливо и таким образом, который дает понять, что авторы не осознают их как показатели общественных отношений. Во многих случаях эти социальные свойства проникают в их миметический мир лишь с черного хода. Ибо основное внимание авторов, особенно в литературе немецкого романтизма, сосредоточено на том, как судьба души отдельного человека разворачивается как бы в некотором необщественном пространстве. Это пространство свободно от обязательств, налагаемых разнообразными цепочками взаимозависимостей; там нет принуждения, исходящего от отношений господства между людьми и от различий между ними по власти и рангу.

Д’Юрфе почти без изменений переносит в свой миметический мир различия ранга и иерархический строй, присущие миру немиметическому. Он переносит их ровно настолько, насколько они представляют интерес для него и для его публики. Его мир состоит из дворян. Не считая слуг, которые также принадлежат к отображаемому им хорошему обществу как самоочевидные персонажи, недворяне не играют в его мире никакой роли. Но различия ранга между самими дворянами вносятся в игровой мир романа не просто как некие обстоятельства заднего плана. В этом игровом мире они делают то же самое и выглядят так же, как и в отражаемом немиметическом социальном мире. В хорошем дворянском обществе Франции, и особенно в восходящем элитном обществе при королевском дворе, группы дворян различного ранга довольно тесно соприкасаются между собою, но различия ранга при этом нисколько не стираются. Каждый точно знает, кто принадлежит к группе, более высокой или более низкой рангом, чем он сам. В современную д’Юрфе эпоху имеется в виду обычно унаследованный от предков или считающийся наследственным ранг. Принадлежность к группе определенного ранга составляет интегрирующий элемент каждой личности. В окончательной редакции «Астреи» (хотя, кажется, и не всегда в сохранившихся черновиках романа) перед нами часто выступают в определенных, легко разгадываемых масках два главных класса дворянства, отношение между которыми очевидным образом всего более занимает д’Юрфе после победы Генриха IV. Есть рыцари, принцы и короли. Есть друиды и маги, которые, видимо, представляют церковную знать. Есть, прежде всего, нимфы, вполне недвусмысленно обрисованные в романе как знатные придворные дамы. Одна из этих нимф, Галатея, ключевой персонаж срисованный, может быть, с первой супруги Генриха IV. Пастухи же и пастушки представляют собою низший по рангу слой дворянства. Они соответствуют тому слою дворянства, к которому принадлежит и сам д’Юрфе. Это наполовину сельские, наполовину придворные высшие слои земельного и провинциального дворянства. Однако под игровыми масками пастухов и пастушек они появляются в романе в романтически-идеализированном виде. Нет ничего более показательного, чем эта маскировка. Даже представители мелкого и среднего дворянства уже чрезвычайно сильно цивилизованы, прикреплены к двору, аристократизированы и урбанизированы. Они уже очень прочно вплетены в растущую сеть взаимозависимостей золотых цепочек, а их социальное дистанцирование от сельской жизни зашло уже очень далеко. Все эти процессы уже настолько продвинулись, что даже представители мелкого и среднего дворянства могут и хотят выражать свою тоску по более простой и свободной жизни, надевая маски пастухов и пастушек, живущих в скромных хижинах со своими стадами.