Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [126]

В апреле 1760 г. Херасков напечатал в «Полезном увеселении» «Оду к Музам, подраженную г. Расину» (с. 131–133):

Когда уже весь свет оставил муз в забвенье,

И храм их опустел <…>

Назначила судьба Монархине родиться,

Чтоб свет дивился Ей,

Чтоб Музам под Ея покровом веселиться

Среди спокойных дней <…>

На Невские брега свой Музы путь направьте,

Богиня там живет <…>

Но должны истины венцом от вас венчаться,

И кровь и дух Петров. <…>

Под сению Ея пресветлаго покрова,

Ступайте ликовать;

Не прикоснется там к вам ненависть сурова

Ваш голос прерывать <…>

В основу этого стихотворения легла ода Ж. Расина «La Renommée aux Muses» (1663), посвященная Людовику XIV. Сходные мотивы варьировались и Фором:

La règne de la vertu & les progrès de la raison, le vol de l’esprit humain & l’essor des talens, tout nous ramene à nos Princes. Cessons de craindre pour les Beaux Arts cette langueur, qui les décourage, qui les éteint: Elizabeth, Thérése & Louis veillent sur eux & sur le bonheur de leurs Etats.

[Царство добродетели и успехи разума, полет ума и расцвет талантов, все притягивает нас к нашим владыкам. Перестанем же бояться, что безразличие обескуражит и истребит изящные искусства: Елизавета, Терезия и Людовик блюдут их и благоденствие своих владений.] (Faure 1760, 8)

Похвалами русской словесности, то есть Ломоносову и Сумарокову, в брошюре Фора подкреплялись внешнеполитические амбиции Петербурга. В переводческом состязании двух литераторов, заказанном Шуваловым и появившемся в подведомственном ему журнале, обнаруживался сходный подтекст.

V

Русские переложения прославленной французской оды Ж. Б. Руссо подтверждали причастность России к европейской словесности и к общеевропейскому политическому языку. А. Шувалов сообщал французским читателям, что Ломоносов «почти всегда равен <…> Руссо, и его с полным правом можно назвать соперником последнего». В июне 1760 г. находившийся в Париже племянник канцлера А. Р. Воронцов писал Штелину:

Mr. Pavlov m’a remis Monsieur a mon arrivé icy la lettre que vous m’avez fait l’honneur de m’ecrire avec l’ode de Mr. Lomonossow pour laquelle je vous suis trés obligé. Elle ne se respond pas certainement des glassons du nord. On n’a jamais douté icy de la bonté des muses de Petersbourg. C’est peut etre la chose par laquelle notre literature est connu chez l’etranger quoiquoi cela ne l’est le plus utile.

[Г-н Павлов передал мне, милостивый государь, по моем прибытии сюда письмо, которое вы соблаговолили мне написать, вместе с одой г. Ломоносова, за которую я вам весьма признателен. Она совершенно не отдает льдами севера. Здесь никогда не сомневались в щедрости петербургских муз. Этим, вероятно, наша словесность известна за границей, хотя ей самой это приносит не самую великую пользу.] (ОР РНБ. Ф. 588. Ед. хр. 25. Л. 1)

Последней одой Ломоносова, которую Штелин мог пересылать Воронцову, была – не считая перевода из Руссо – «Ода… на преславныя… победы, одержанныя над королем прусским нынешняго 1759 года». С обстоятельствами Семилетней войны соотносился и двойной перевод оды «К счастью».

Поэзия Руссо послужила материалом для прославившегося по всей Европе литературного жеста Фридриха II, подчеркивавшего политическую значимость концепта национальной литературы. В 1757 г. в оккупированном Лейпциге Фридрих призвал к себе Готшеда, авторитетнейшего немецкого критика и писателя, беседовал с ним о «науках» и поручил ему перевести строфу из любовной оды Руссо в подтверждение достоинств еще недостаточно обработанного немецкого языка. Кроме того, Фридрих адресовал Готшеду лестное послание, заканчивавшееся стихами:

Ajoute par les Chants, que ta Muse prépare,

Au Lauriers des Vainqueurs, dont le Germain se pare,

Les plus beaux Lauriers d’Apollon.

[Пусть песни, которые составит твоя муза,

Присоединят к лаврам завоевателей, украшающими германца,

Прекраснейшие лавры Аполлона.]

Этот эпизод, выказывавший необычайное для коронованной особы уважение к словесности и литераторам, был растиражирован в европейской печати (см.: Friedrich 1985, 23–40; Rieck 1966). Сам Готшед сообщал о нем в письмах к немецким ученым Петербурга и Москвы; профессор Московского университета Рейхель трижды перевел стихи Фридриха на немецкий язык (см.: Lehmann 1966, 100, 112, 131–135). В своем журнале Готшед призывал немецких сочинителей состязаться в переводах той же оды Руссо и по случаю упоминал немецкое переложение оды «К счастью» (см.: Gottsched 1758, 38–43).

Состязание Ломоносова и Сумарокова в переводе оды «К счастью», осуществленное по желанию Шувалова, могло задумываться как ответ Фридриху и в любом случае имело свойство политико-патриотического жеста. Как указывают комментаторы Ломоносова, «выбор именно данной оды Жана Батиста Руссо объяснялся, должно быть, тем, что эта ода, бичевавшая удачливых завоевателей, которые добывают себе славу ценой жестокого кровопролития, приобретала актуальность в период Семилетней войны, когда виновник ее, прусский король Фридрих II, заливая кровью центральную Европу и разоряя свои и чужие земли, создавал себе таким способом громкую репутацию непобедимого полководца» (Ломоносов, VIII, 1099). Действительно, Фридрих, в своих интересах расшатывавший сложное равновесие сил в Европе, дважды начинал войну с вторжения в чужие земли: в Силезию в 1740 г. и в Саксонию в 1756 г. Его противники имели повод объявить его нарушителем всеобщего мира; в манифесте, извещавшем о вступлении России в Семилетнюю войну, осуждался «к войне и к неправедным завоеваниям жаждущий <…> нрав» прусского короля, которому «к начатию войны и похищению чужих земель довольно <…> единаго хотения» (ПСЗ XIV, 787; см. также: Borié 1761/1996; Schulze Wessel 1996, 51; Externbrink 2006, 179–182). Шувалов в начале войны писал, что «король Прусской приобретением себе Силезии, умножением своей армии, а особливо по неспокойному, вероломному и предприимчивому своему ндраву, возбудил <…> своих соседей» (Шувалов 1867, 67–68). В сходной фразеологии выдержана ода Руссо (цитируем перевод Ломоносова):