Придорожная собачонка - [11]

Цель

С одной стороны свет, доверие, вера, красота земли, энтузиазм, с другой — темнота, сомнения, неверие, жестокость земли, злонравие. Когда я пишу, правда на одной стороне, когда не пишу — на другой. То есть я должен писать, чтобы уберечься от распада. Философии в таком утверждении не много, зато оно проверено опытом.

Роман

Роман должен заинтересовать, увлечь и растрогать. Если не трогает, ему недостает черт настоящего романа. Роман сентиментален и мелодраматичен по природе, он похож на сказку, о чем стали забывать, навязывая ему все новые роли.

Мелодрама

Мелодрама: родители выдают дочь не за того, кого она полюбила. Выйдя замуж, она становится тайной любовницей своего прежнего жениха, теперь друга дома (и богача), который завещает ей свое состояние. Дочь отрекается от родителей. Дает пощечину пришедшей ее навестить матери и выгоняет за дверь. Мать проклинает дочь. А проклятие матери должно исполниться. И все это в одном романе («Сага о Йосте Берлинге» Сельмы Лагерлёф).

Сказка

Роман как сказка: в нем должен быть слышен голос сказочника. Он здесь со своими мерками добра и зла, но рассказывать должен не о себе. Рассказывая о себе, он бы продемонстрировал, что ему не хватает зрелости и спокойствия, то есть качеств, которыми сказочник обязан обладать. Еще одна черта романа: великодушие.

Мечта

Очень хочется открыться перед людьми и рассказать о своей жизни все. Невозможно. Получится разве что психологический роман, да и то страшно далекий от правды. Главным в нем была бы покаянная исповедь, но ведь известно, что совесть усердно обвиняет своего хозяина в малых прегрешениях, чтобы скрыть большие.

Монологи

Кеннет Рексрот, прислушиваясь к нашим беседам, как-то заметил: «Вы не умеете разговаривать. Это какой-то обмен монологами». Он распознал черту уроженцев Восточной Европы (или только поляков?), про которую, впрочем, мы и сами знаем и которая нас тревожит — ведь тут скрещиваются личностная и родовая линии. Это я? Или культура, в которой я вырос?

Подозрение

Возможно, поляки не умеют писать романы потому, что им нет дела до людей. Каждого интересуют только он сам и Польша. А если не Польша — как в литературе романтизма, — то остается только он сам.

Презрение к себе

Почему поляки столь склонны везде видеть измену и щедро награждают словом «предатель» каждого, кто — тем или иным образом — высунется из ряда? Да потому, что знают за собой такие качества, как презрение к своему народу и желание вырваться из этого, по их мнению низшего, сообщества.

Гомбрович

Сначала элитарное мышление доступно только посвященным, затем распространяется все шире, охватывая если не массы, то, во всяком случае, людей, читающих книги. Так произошло с Гомбровичем и его бунтом против отечества. Можно предполагать, что своей славой в Польше он обязан именно этому бунту, который внезапно стал явным, а не другим особенностям своего творчества. Бунт против земли отцов (но во имя ли сыновей?) теперь настолько общее явление, что даже такой, не слишком склонный к ура-патриотизму человек, как я, ощущает неуместность беспрестанных сетований и насмешек над самими собой.

Африка

— Ну вот ты и в Африке. Ты счастлив? — спросили негритянского поэта из Америки. — Никаких порядком надоевших белых, одни черные.

— Но я не переношу глупости и темноты черных! Одно утешение, что я не такой, как они, — я ведь родом из необыкновенно умного негритянского племени.

Допускает ли категория возвышенного

Допускает ли категория возвышенного в современной литературе, например, описание совокупления? В принципе, нет, потому что человеческое тело драматично и в то же время комично, если не трагикомично. Мне известен один случай: у поэтессы Анны Свирщинской, хотя на самом деле она описывает чувство благодарности судьбе за подаренные минуты счастья.

Стойкость

Иностранцы не могли понять, что кроется за стойкостью этого человека, но я со своим предвоенным опытом не должен был позволить ввести себя в заблуждение. Многие приняли коммунизм потому, что он играл на лучших струнах их политического сознания. Но были и те, кто мог ему противостоять, опираясь на свои худшие черты.

Мои суждения

Мои суждения о Польше межвоенного двадцатилетия подозрительны мне самому. Никто из моих одноклассников в Первой мужской гимназии имени короля Сигизмунда Августа не мог ни чувствовать, ни думать так, как я. Приписать это своеобразие моей незаурядной впечатлительности и уму значило бы и сейчас, под конец жизни, по-прежнему грешить наглостью.

Тоска

Тоска, большая любовь, вера, надежда — и все это результат самовнушения: думая так, он начинал понимать, чем отличался девятнадцатый век от его столетия. То был век чувств, чувствительности и мелодрам, силе переживаний которого, возможно, стоило позавидовать.

Вымыть

Под конец жизни поэт думает: «В какие только мании и дурацкие идеи своей эпохи я ни погружался! Сунуть бы меня в ванну и тереть, не жалея сил, пока не смоется вся грязь. Но ведь только благодаря этой грязи я стал поэтом двадцатого века, и верно, так хотел Господь Бог, дабы от меня была польза».

Образец нравственности

Мой образец нравственности: те, что всю жизнь служили разуму и сохранили эту страсть и в восемьдесят лет, и до конца.