Приданое для Царевны-лягушки - [82]

Первым ворвался Платон и сначала ничего не мог разглядеть в темноте. Бросившись к окну, он открыл его, зажег верхний свет и застыл, пораженный.

На полу возле дивана на металлическом подносе что-то тлело, ужасно воняя и дымясь. Рядом с подносом стоял голый Вениамин с выражением глубокого удовлетворения на лице. Он просто сиял, словно совершил наконец давно желаемое и крайне необходимое.

– Изыди, сатана! – закричала Лужана, падая перед Веней на колени и тряся крестиком с груди. Размахивать им она не могла – мешала короткая веревочка.

– Брысь! – заметил ее Веня. – Пошла отсюда.

– Господи, сохрани наш разум и избави от лукавого! Прости неразумному грехи его!..

– Замолчи! – попросил Платон и подошел к племяннику поближе. – Что ты... Что это горит?

– Да совсем не горит, черт бы ее побрал, – отозвался Веня, пристально наблюдающий за дымящейся массой на подносе. – Надо было бензину принести, не догадался.

– Не упоминай черта, ибо Сатана везде, в тебе и во мне, ждет, когда позовут! – почти жалобно попросила Лужана и стукнулась лбом в пол.

– Убери эту гадость, Тони, – показал на нее пальцем Вениамин. – У меня сейчас не такое настроение, чтобы со всякой дрянью общаться.

– Илиса! – позвал Платон. – Забери монашку. Илиса! – Только он удивился, что та не пришла на шум, как Веня тронул его за руку.

– Илисы больше нет, – сказал он, кивнув на дымящийся поднос.

У Платона подкосились ноги. Вышло удачно – упал задницей на диван.

– Ты обиделся за то, что она тебе успокоительное подсыпала, да? – прошептал Платон, вытирая пот с лица. – Это я попросил, чтобы ты не натворил бед, чтобы посидел дома, что ты сделал, сынок?

К этому моменту Платон сообразил, что кучку на подносе нельзя даже приблизительно соотнести с тем, что могло остаться после упитанной девочки после сожжения, и стал понемногу приходить в себя.

– Где Илиса? – спросил он строго.

– Нету больше Илисы. Теперь будет только Вася. Всегда – только Вася! – радостно сообщил Веня, всмотрелся, наклонившись, в догорающие остатки и кивнул: – Пожалуй, с нее хватит! – И вдруг, расставив ноги и прогнувшись назад, начал...

– Прекрати сейчас же, – прошептал Платон, не в силах отвести глаз от струи, которой племянник пытался потушить дымящуюся кучу.

– Не мешай, Тони. Настоящие охотники так тушат костер.

«Пожалуй, Илиса переборщила с транквилизаторами», – подумал Платон, с трудом выдерживая запах, образовавшийся после «тушения костра настоящим охотником».

В этот момент тоже начавшая кашлять от удушливого запаха Лужана спросила:

– А кто такой Вася? Где он?

Вениамин бросил в нее сначала подушку, но Лужана удачно успела добраться до двери, несмотря на прямое попадание. Книжка, которую Веня бросил потом, ударилась в закрывающуюся половинку двери.

Подсев к Платону, Веня наконец объяснил:

– Я сжег шкурку Кваки.

– Шкурку?.. Ах, эту одежку, которую мы нашли в пианино...

– Это не одежка. Слышишь, как воняет? Настоящая лягушачья шкура. Тони, только представь, мы выйдем утром позавтракать, а на стол накрывает!.. Даже дух захватывает, я таких красавиц не видел ни в одном журнале. Только не могу представить, во что она будет одета... – задумался Веня. – Я ее всегда только голой видел. А пусть будет в одном фартуке, а?

– Зачем ты это сделал? – спросил Платон. – Ты помнишь, что случилось с Василисой Прекрасной, когда царевич сжег шкурку?

– Вот только не надо меня лечить, а?

– Она исчезла. Оказалась потом черт знает где – у Кощея Бессмертного.

– У Гимнаста, что ли? – прыснул Веня.

– Некому... Некому было вам сказки читать! Зачем ты это сделал? – повторил Платон, думая, куда действительно могла подеваться Илиса. – У нас какой уговор был, помнишь? Убедиться, что Илиса и красавица...

– Ее Васькой зовут, – кивнул Веня, опять хихикнув.

– Мы должны были убедиться, что они – одно лицо. Помнишь? Сопоставить приметы на теле... каким-то образом... – пробормотал Платон, не веря, что говорит все это.

– Никаким образом я убедиться в этом не смог. Нет, Васю я осмотрел всю до сантиметра, а вот с Квакой проблема – ее ведь не раздеть просто так наголо... в смысле, когда она – Квака. Она не раздевается.

– Вениамин, ты поспешил, – укоризненно произнес Платон.

– А чего ждать? Я скоро умру, – серьезно сообщил Веня.

– Это я умру от ваших выходок! – рассердился Платон. – Ложись спать! Когда все уберешь тут, – добавил он, зло топая босыми ногами к дверям.

Завтрак. Интересней всех было Лужане. Платон заметил, что ее щеки горят. «Наверняка съела чего-то неудобоваримое и запила бутылочкой вина», – вздохнул он.

Когда он пришел в кухню, Лужана уже сидела за накрытым столом. Одна. Он кивнул, присел и потрогал тосты. Теплые.

– Это я приготовила, – сообщила монашка почему-то шепотом.

Вошла Илиса, зевая. Платон вздохнул с облегчением и жадно обшарил глазами ее полную фигуру. Дойдя до лица, он натолкнулся на насмешливый взгляд и поспешно отвел глаза. Минуты через три произошла немая сцена – появился Вениамин, постоял в дверях, застыв глазами на Илисе.

– Что ж ты так, Венечка. – укоризненно заметила та. – Уговор не соблюдаешь. Не видеть тебе больше Василисы Прекрасной. А видеть только Василису-ужа-а-асную! – Она потрясла расслабленными кистями рук над головой.