Причуды любви - [32]

— А разве я не красива?

Для меня особенно дорогим было отсутствие в ней стыдливости, смущавшей меня больше, чем солдат. Суровое воспитание моих кузин было следствием того, что я видел лишь их сжатые коленки, на которые они то и дело натягивали свои юбки. Они ненавидели мисс Фройлен за то, что она была красива и не краснела, открывая то, что их приучили скрывать.

— Еще бы, — скрипели они, — иностранка!

А мои двоюродные братья гордо произносили непонятное мне слово и высказывались с еще большей строгостью:

— Растлительница, спит по ночам без рубашки…

— Откуда ты знаешь?

— Нянька говорила. Когда она стирает белье…

Короче говоря, она вносила скандальную нотку в мир нашего детства. Но я считал, что скандал этот соблазнительный и плохого в нем ничего нет.

Я любил по утрам стучаться в дверь мисс Фройлен: она ни разу не заставила меня ждать. Я был допущен к ее пробуждению, к ее туалету.

То, что женщины во Франции называют комбинацией, происходит и от юбки, и от бывшего лифчика. Мисс Фройлен привезла с родины странные коротенькие комбинации из легкой ворсистой ткани — полу рубашечки, полупанталончики со шнуровкой на талии. То был ее любимый утренний наряд, о бесстыдстве которого она не подозревала: верхняя часть плотно облегала грудь, низ застегивался на пуговички.

Другая бы показалась в этом наряде неуклюжей. Но мисс Фройлен была так красива и так чиста, что даже немецкое белье не портило ее очарования.

Каждое утро она с веселым смехом заключала меня в объятия и ощущала странное удовольствие, нанося чувствительные уколы моей невинности, когда тесно прижимала меня к себе и называла по-немецки то «сахарком», то «скрипочкой».

От избытка этой ласки, которую вовсе не считал пустой, я наслаждался этим утренним баловством и в чистоте своего сердца не подозревал, что у любви есть и иные привилегии. Я верил, что был возлюбленным восхитительной любовницы.

Я любил надевать на нее обувь, ибо тогда она, сидя на краю кровати в коротенькой рубашке, отдавала свои ноги в мои руки. Ее длинные ноги, покрытые золотистым шелковистым пушком, с круглыми коленями воплощали для меня всю сладость мира. Я покрывал их поцелуями, я прижимался к ним лицом и ненавидел тот момент, когда юбка укрывала их от моих ласк.

Каждое утро под заговорщическим взглядом мисс Фройлен мне приходилось участвовать в детских играх моих двоюродных братцев и сестриц. Пока они носились по террасе, организуя то салочки, то прятки, то жмурки, я тайно ждал часа сиесты, когда мог снова оказаться рядом со своей «любовницей», чтобы заняться иными играми, которые ценил с каждым днем все больше.

И конечно, моя радость сопровождалась живой страстью сердца. И мне нравилось, что моя первая любовь была тайной, как бы укрытой в семейном доме покрывалом невидимости и составлявшей счастье моего детства.

В течение дня я демонстрировал перед мисс Фройлен равнодушие, весьма ее удивлявшее. Она бы с огромным удовольствием потискала меня в гостиной, и ее оскорбляло, что я уклонялся от ее ласк.

— Почему такая злость? Такие дурные манеры? — ворчала она на меня.

И тогда я бежал наверх в ее комнату и засовывал под подушку страстные записки:

«Я вас люблю, я вас люблю! Мы два маленьких безумца, но тсс!..»

Часто случалось, что мисс Фройлен просили отвести нас на прогулку. Точнее сопровождать, ибо стоило нам выйти за изгородь поместья, как детвора разбегалась по лугу и вдоль реки. Она даже не пыталась удержать ребятню, а лениво усаживалась в тихом уголке, где дожидалась сбора мальчишек и девчонок перед возвращением домой.

Луга были усыпаны округлыми валунами, выступавшими из травы. Кое-где образовывались укромные уголки, окруженные деревьями с шелестящей листвой.

Именно в таких местах и любила сидеть мисс Фройлен, опершись спиной о камень и высоко задрав юбку, чтобы загорели ее ноги.

Я. быстро находил возможность ускользнуть от остальных и ползком подкрадывался к ней.

— Ах, ах, ах! — восклицала она. — Вот и моя змейка в сандалиях и шортах!

Она обнимала меня, и я начинал целовать ее повсюду, потом начиналась борьба.

Думаю, никогда позже я не испытывал такого же любовного томления, сравнимого с этими невинными сражениями. Мы катались по мягкой траве, переплетая наши конечности и смешивая дыхание. Иногда мне удавалось опрокинуть ее и я, лежа сверху, пытался удержать ее на земле. Но она извивалась так ловко, что сбрасывала меня, грудь моя оказывалась в плену ее сильных ног — у меня перехватывало дыхание, когда она то сжимала свои бедра, расслабляла хватку. Но я не отказывался от борьбы, и мои руки яростно искали, за что зацепиться.

Иногда я ухватывался за груди моей прекрасной противницы. И с силой сдавливал их, надеясь — я был полным профаном в этих делах, — что из них польется молоко. Либо я кусал ее за ягодицы или мякоть руки.

Мисс Фройлен стонала от боли. Она падала на меня всем телом, ноги ее зажимали мои ноги, она раскидывала мои руки крестом, а когда мои судороги рыбешки прекращались, начинала меня мучить.

Сначала она длинными распущенными волосами водила по моему лицу, вызывая невыносимую щекотку. Если я кричал или дико хохотал, то чувствовал, как ее тонкие пряди заполняют мне рот… Я откашливался, отплевывался, на глазах выступали слезы — я просил пощады. Мисс Фройлен давала мне глотнуть воздуха, потом изобретала новые пытки.