Причуды любви - [10]

Однажды в Бруклине я попал в гости к соотечественникам и услышал от них типично эмигрантскую историю с примесью чего-то рокового и таинственного. Героя этой истории назовем из уважения к нему вымышленным именем Винченцо.

Когда ему было восемь лет, родители привезли его из селения в горах Аспромонте в Нью-Йорк. Бабушка обняла его на прощание и дала строгий наказ: «Если хочешь жить спокойно и счастливо, не уезжай далеко от дома, довольствуйся тем, что имеешь».

Внук следовал ее наставлению, хотя в жизни имел не много: темный переулок да закопченный дом с пожарной лестницей по фасаду — вот и все, чем он мог похвастаться. По соседству жили одни эмигранты: ирландцы, русские, пуэрториканцы, тоже кое-как перебивавшиеся в «благословенной» Америке. Винченцо пошел в школу, вырос, открыл портняжную мастерскую и ни разу не переступал границ своего квартала. Женился, но жена не сумела уговорить его съездить хотя бы в Манхэттен, на Бродвей, или в порт.

А сама она каждое воскресенье отправлялась в Куинз — навестить парализованную тетю. Винченцо и в голову не приходило ее сопровождать: страх перед бабкиным пророчеством накрепко приковал его к дому. В лучшем случае он позволял себе посидеть в ближайшем кафе или погреться на солнышке у подъезда.

Но однажды все-таки решился: сел в поезд и поехал в Куинз. Вот, думал, будет сюрприз для жены и ее тетушки. Но по адресу, который упоминала жена, он нашел мясную лавку и в довершение всего в витрине красовались ветвистые рога. Винченцо рухнул на месте как подкошенный. Второе путешествие из своего дома в Бруклине он совершил уже на кладбище.

«Так что же такое любовь?» — вопрошал с присущей ему иронией Акилле Кампаниле.

В Лондоне я как-то задал этот вопрос психологу с мировым именем Роналду Лэнгу. В своих работах он много внимания уделяет проблемам любви и брака. «Даже техника и технология, — утверждает он, — ничего не стоят без души. Пусть меня сочтут неисправимым романтиком, отвергающим прогресс и проповедующим возврат к природе, но я глубоко убежден: те, кто сбрасывают со счетов сердце и душу, идут наперекор здравому смыслу».

Так вот я спросил у Лэнга, что такое любовь с точки зрения психолога.

— Перелистайте тысячи психологических, а заодно и биологических трактатов, и вы не найдете в них ни одного упоминания слова «любовь», — ответил мне Лэнг. — Слава Богу, пока ни одному ученому не удалось это сформулировать, хотя в нашей врачебной практике нам никуда не уйти от любви.

Мое определение тоже нельзя назвать исчерпывающим, но, по-моему, любовь до некоторой степени сводится к радостному осознанию присутствия рядом с тобой другого человека. Любовь неразрывна с добротой. Принимать и людей, и мир такими, какие они есть, желая им добра, — это и значит любить. Конечно, это слишком бытовое объяснение, если же рассуждать научно, то любовь представляет собой духовную ценность, которую ничем другим нельзя заменить. Ведь без любви невозможно и полное понимание чего бы то ни было. Если личность ближнего тебя не интересует вне связи с твоим «я», стало быть, ты его не любишь. Никто не убедит меня, что человека можно познать, расчленив его тело и мозг не только в переносном смысле слова. Физиологи обольщаются, когда полагают, что, загоняя подопытных мышей и лягушек в лабиринт, заставляя крутить колесо и подвергая настоящей вивисекции, они смогут понять меня, человека. Если кто-то стремится проникнуть в тайны моего мозга, он должен оставить его в неприкосновенности, как нечто принадлежащее цельной и заслуживающей уважения личности. А коль скоро мне угрожают извлечь мой мозг, так я из страха, из разумной предосторожности не поддамся, и тайна останется неразгаданной.

Часто под любовью подразумевают физическое влечение, я же думаю, что это разные вещи. Как ни странно, их сочетание встречается крайне редко. Но уж если такое случилось, если страсть идет рука об руку с любовью и пониманием, — тогда у человека вырастают крылья.

Впрочем, мир и Британия нынче уже не те: многое во взглядах Лэнга устарело. Ушли в прошлое времена, когда дамам считалось неприличным подавать за столом куриную ножку — она могла навести на грешные мысли, — а мерина, опять же из приличия, называли «муж кобылы». Блаженной памяти Фрейд разъяснил нам, что большинство неврозов возникает на сексуальной почве, а Конни Чаттерлей вместе с егерем Мэллорсом продемонстрировала, сколько наслаждения можно получить от пресловутой физической близости.

Лоуренс уверял, что плоть и кровь порой гораздо мудрее рассудка. Последний может ошибаться, а первые — никогда.

Мне кажется, даже викторианскую эпоху нельзя считать эталоном целомудрия, и в этом со мной согласна архивная литература. В самом деле, ну не абсурдно ли объявлять непристойным вид обнаженных женских лодыжек, в то время как уже существует проституция среди малолетних?

В Лондоне в середине прошлого века насчитывалось более ста двадцати тысяч профессиональных шлюх и были специальные увеселительные заведения для любителей малолеток, равно как для гомосексуалистов и садомазохистов. Уильям Юарт Гладстон, премьер-министр Ее Величества, немало развлекался с публичными женщинами, пытаясь наставить их на путь истинный, а после покаянно охаживал себя хлыстом.