Причуды лета - [21]
Когда люди выпьют после работы, некоторым приходит иной раз в голову, расковыряв мостовую, садить брусок за бруском по фонарям.
Иногда наступает пора безумств. Иногда выходит так, что почтенное духовное лицо, схватившись за животики, покатывается со смеху, без конца повторяя какую-нибудь остроту или родившуюся в предместье прибаутку.
Не беда. Смех не убавит солидности (не надо только смеяться слишком долго); но горе тем шутам-самоучкам, которые тратят по три дня на придумывание своих пахнущих потом шуток, чтобы пойти потом в обход с шапкой, нотами или блюдечком.
Горе Арноштеку, слишком долго остававшемуся в Кроковых Варах!
Площадь была почти пуста, но бедный фокусник ходил по канату взад и вперед, кувыркался, возил тачку, прогибался, подымал ноги.
— Ишь,— промолвил Антонин,— никто не аплодирует, никто не кричит, и я боюсь, что нас не развеселит ни «стакан дождей», ни выстрел, или, верней, пуканье, раздавшееся из Арноштековой шляпы.
В это время фокусник встал на большой палец правой ноги и со страшной быстротой завертелся вокруг своей оси. В самый разгар этого верчения из трактира «У зеленой девы» вышел серьезного вида старичок. Он остановился под высоким канатом фокусника и, опершись обеими руками на палку и кивая головой, закричал:
— Слезьте, пан Криштофек! Слезьте и перестаньте искушать провидение! Вы разобьетесь, и никто из этих кровожадных зевак, которые ходят любоваться казнями на судном дворе, ничего вам не даст. Слезьте, Иисус, матерь божия, слезьте сейчас же!
Арноштек отдал старичку честь по-военному, потом, переменив ногу, продолжал свое занятие.
Старый господин медленно подошел к концу каната, свешивавшемуся с вил, и без всякого гнева принялся дергать и трясти его, требуя, чтобы фокусник перестал глупить и слез.
Кое-кто из стоявших рядом попробовал остановить буяна. Антонин с майором кинулись к нему, чтоб помешать несчастью, но, прежде чем они успели схватить юродивого или шутника за руку, упал большой фокусников шест, а за ним, испуганно вскрикнув, стремглав полетел вниз и сам бедный фокусник.
Святые угодники! Тут некоторые, считавшие Арноштека более сумасшедшим, чем он был на самом деле, подумали, что это ужасное падение входит в программу, и принялись, словно на смех, аплодировать.
Антонин был вынужден дать нескольким подросткам подзатыльник, чтобы внушить весельчакам правильный взгляд на предмет. Майору пришлось пустить в ход свою палку, которая одна была способна держать дураков в узде.
Узнав истину и побуждаемые этим примером, городские обыватели накинулись на старичка, называя его бессовестным негодяем, и стали колотить его по заду и по спине.
Так что ему ничего другого не оставалось, как улепетывать со всех ног!
Улучив минуту, старый господин вырвался, бросился бежать и несся до верхних Котларжских ворот, где была станция дилижансов. Люди, горячо обсуждая его поступок, бежали за ним до этого места. Но отнюдь не дальше! Отнюдь не дальше, так как поворачивать у этих ворот назад — старый городской обычай, соблюдаемый даже во время христианских похорон.
Толпа, собравшаяся вокруг Арноштека, разошлась не скоро, и тогда можно было видеть, как он поднялся с земли и встал с лицом, искаженным болезненной гримасой. Вид у него был очень печальный. Однако он отказался от Дуровой поддержки и майоровой трости.
Под влиянием успехов, доставленных ему расхаживанием над городом со своим шестом, фокусник возгордился, и гордость эта дала ему силы встать, выпрямиться и, не глядя ни направо, ни налево, дойти до фургона; в открытой двери его виднелась пани Катержина, которая рыдала, прикрыв глаза платком.
Гремел гром, небо полосовали молнии, но, несмотря на это, каждый, чем бы ни был он занят, выбегал из дома и все спешили на площадь, к Арноштекову канату. Одни с любопытством спрашивали, что случилось, другие отвечали:
— Фокусник расшибся.
— Фокусник покалечился.
— Бросьте, бросьте! Разве вы не знаете? Ему ухо оторвали, как канонику Роху.
— Он шишку себе набил. Сам виноват: кто его на канат посылал? Зачем он туда лазил?
— Знаете что? Соберем несколько крейцеров и купим ему курицу. Пускай бульон себе сварит. Такую пищу роженицам дают: в ней таится великая целебная сила!
— Вот еще, очень нужно, сосед. Нет у нас денег на складчины всякие. Вы готовы все накупить… Не жирно ли будет?
— И по-моему тоже! И по моему разумению, верно. Как есть. Устроил он себе, дал себе под зад.
Испуганный, гомонящий на все лады народ толкался локтями и коленями. Началась такая давка, что женщины подняли крик и визг, как на телегах во время дожинок. Такая давка, что толпа выпихнула над своими головами взволнованную физиономию бургомистра, потоптала врача и помяла стражника, вздымавшего шашку голой правой рукой, так как он был без мундира.
— Если я говорю сейчас с вами, майор,— сказал Антонин,— так это главным образом затем, чтоб услышать отрадный голос разума. Боюсь, что эта сострадательная толпа спятила и городит чепуху. Я когда-то знал несколько стихов, которые надо произносить в напряженные, грозные минуты, но, к сожалению, не сохранил в памяти ничего, кроме обрывка: «Давай бог ноги». Вы не знаете, как дальше?
