Приблуда - [32]

Марсельцы имеют привычку читать газеты ежедневно, но тем не менее у Жильбера Ромё, уголовника по специальности, дорога до Карвена заняла сорок восемь часов. Он приехал в приподнятом состоянии духа, весьма довольный сложившимися обстоятельствами, исполненный к тому же тайной радости. Он ненавидел Герэ, еще не будучи с ним знакомым, он даже ревновал одно время – то были последние аккорды его неразделенной страсти к Марии, страсти, заметим, двадцатитрехлетней давности. Он прямо-таки ликовал: и оттого, что его доля увеличивается, и оттого, что Мария влюбилась в жалкого бухгалтеришку. Он знал Марию лучше, возможно, чем она сама себя, и сразу догадался, что не только материальная заинтересованность связывала ее с этим юнцом.

Жильбер был слегка разочарован тем, что Марии уже все известно, но более всего – ее спокойной реакцией. А ведь прежде она не терпела, когда ее надувают. Проглотив аперитив, он взял сидящую напротив него Марию за руку и уже открыл было рот, чтобы поведать ей о своих планах, как она вдруг испуганно отдернула руку, чем вконец его озадачила. Он нисколько не собирался за ней ухаживать, а тут подумал, что Герэ, если не храбр, то, по крайней мере, обладает темпераментом, коль смог возродить чувственность и сопровождающее ее целомудрие в такой усталой от любви женщине, как Мария.

– Ты видела то же, что и я? – спросил он громко.

Мария сразу оборвала его:

– Видела, Жильбер, видела. Ты поэтому приехал?

Жильбер невольно покраснел. Почему-то у него возникло ощущение собственной бестактности. Однако он цинично усмехнулся и замотал головой:

– Нет, красавица, меня интересуют деньги. Полагаю, ты не собираешься с ним делиться? Нас было трое, стало двое, это во всех отношениях приятнее…

Он теперь уже властно взял руку Марии и поцеловал ее. В банде Жильбер всегда считался франтом, в двухцветных ботинках щеголял дольше всех.

– Да, я видела, – продолжала Мария все с тем же спокойствием. – А насчет дележа я что-то не поняла. На что ты намекаешь?

– Но послушай, – Жильбер воспылал праведным гневом, – ты же не собираешься давать тысячу кусков парню, который их вовсе не заслужил?

– Он их нашел, – возразила Мария.

– Да, но на эшафот пойдет за них не он… (Жильбер волновался, словно она поставила под сомнение неопровержимый кодекс ценностей.) Если б он рисковал своей шкурой, мы б ему отдали деньги, то есть отдали бы треть, а так: шиш! Единственное, что он делал, это лгал, чтоб тебе понравиться… Не станем же мы оплачивать эту комедию?

Мария пожала плечами, но, судя по всему, готова была ему уступить.

– Значит, раньше, пока мы полагали, что это он, – сказала она презрительно, – мы б ему отдали его долю? Потому что так положено! А тебе не кажется, что ты собирался отдать ему деньги из страха, а не из чувства справедливости? Убийца – человек опасный. А если он не убивал, а украл, даже не украл, а нашел, так чего с ним считаться?

– Разумеется, именно так, – ответил Жильбер: Мария начинала его удивлять. – Короче, ты собираешься или нет? Ты едешь со мной в Париж или пока останешься здесь?

– Зачем? – сухо отрезала Мария. – Что мне здесь делать? Ты ж видел мой дворец, парк, обстановочку? (Она указывала руками на дом, сад и т. д.) Ты представляешь, чтоб я добровольно осталась и состарилась тут одна или с каким-нибудь ворчливым постояльцем… да еще с этой собакой! – продолжала она, указывая на Пашу. – Причем собака состарится и умрет прежде моего! Ты что, шутишь? Я уезжаю, сматываюсь, бегу.

– От чего же, интересно, ты бежишь? – В голосе Жильбера зазвучали порочные нотки. – Дело сдано в архив…

Она повернулась к нему спиной и подошла к зеркальцу на камине. Поправила прическу, припудрилась, подкрасила губы. Это было ново, а потому подозрительно…

– Если хочешь, – сказал он, – можем этому твоему парню чаевые оставить. Хочешь, я ему даже один процент отстегну. Но остальное, детка, мы заберем себе и заживем припеваючи, честное слово… Я лично предпочитаю жить на Ривьере, чем в угольных копях, а ты?

Вместо ответа она пожала плечами и пошла собирать чемодан. Оставшись один в кухне-столовой, Жильбер стал с любопытством озираться. Во всем царил беспорядок и свойственная Марии небрежность, но, кроме того, и свойственное ей очарование – подумалось ему вдруг. Соломенные стулья, белая вязаная крючком скатерть, чугунные кастрюли, никакой пластмассы, никаких современных кофеварок и тостеров. «Что она будет делать со своими деньгами? – думал он. – Одеваться она не любит, путешествовать не любит… Чтоб содержанта завела при ее-то гордости, сомнительно…» Но тут Мария уже спустилась с одним-единственным чемоданом в руке. Жильбер посмотрел на нее с удивлением:

– Это все? Или ты собираешься заехать еще раз?

– Это все, что у меня есть, – сказала она. – Еще заедем в Лилле в банк, там у меня кое-какие гроши отложены. А Герэ я и в самом деле оставлю чаевые. Он в общем-то молодцом держался, – добавила она с улыбкой, – храбрецом даже в иные дни…

– Только жалкий фраер может выдавать себя за гангстера! – буркнул Жильбер.

– Присядь, – сказала Мария, широким жестом указывая на соломенный стул. – Спешить некуда, он только в шесть выходит из бухгалтерии. А я хочу с ним попрощаться.