Прибалтийский фугас Петра Великого - [139]

Я до сих пор приводил советские источники и достаточно достоверные данные советской статистики. Но как трактуют экономическое развитие страны Прибалтики? Возьмем, к примеру, книгу Марта Лаара «Очерки истории эстонского народа», изданную в Таллине в 1992 г. Замечу, что автор с 1992 г. по 1994 г. и с 1999 г. по 2002 г. был премьер-министром Эстонии.

«Наряду с созданием машиностроительной промышленности, развиваемой на базе привозного сырья рабочей силы в чужих интересах, предусматривалось хищническое выкачивание полезных ископаемых. Особое внимание уделялось сланцу. В 1948 г. в Кохтла-Ярве открылся первый в мире газосланцевый завод, продукция которого вывозилась главным образом в Ленинград. Там же в 1949 г. была пущена мощная ТЭЦ, вслед за ней в 1951 г. – другая, такого же рода, в Ахтме. Если исходить из советской статистики, Эстония в эти годы достигла небывалого промышленного подъема (темп роста – до 66 % в год), но достигалось это не путем интенсификации и повышения производительности труда, а созданием новых рабочих мест. Так, в 1939 г. сланца на одного рабочего добывалось 494 тонны, а в 1950 году – 482 тонны. Новые рабочие места были для советской системы самоцелью».[252]

Тут господин Лаар явно лукавит. Откуда он знает, сколько сланца приходилось на одного рабочего? В СССР никогда не велось такой статистики, статистика велась по числу сотрудников данного предприятия. И в этом большая разница.

Молодой читатель в значительной части своей не знает, что на больших и средних предприятиях СССР человек не только работал, но и лечился, покупал по заниженным ценам, а то и бесплатно продовольственные продукты (система «заказов»), получал за 30 % стоимости или бесплатно путевки в дома отдыха и санатории и т. д. Соответственно в число сотрудников предприятия как официально, так и неофициально включали врачей ведомственной поликлиники, работников столовых, буфетов, Домов культуры, турбаз, домов отдыха, яслей, детских садов и т. п.

Естественно, что средняя выработка на одного сотрудника предприятия была ниже, чем на одного рабочего. Зато при капитализме человек должен всем платить – и лавочнику, и врачу, и пастору, и владельцу кинотеатра и т. д. В советской Прибалтике, равно как и во всех других республиках, социальная помощь малообеспеченным сотрудникам могла превысить их официальный заработок. Вот, к примеру, женщина – рабочая или техник, имея двух детей, получала бесплатно ясли, детсад, пионерский лагерь, путевку в санаторий или в дом отдыха, бесплатное лечение, посещение клуба предприятия и многое другое.

Следует заметить, что рост экономики и процветание Прибалтики происходили в основном за счет труда приезжих рабочих, инженеров и ученых. Тот же Лаар пишет: «В 1940-х годах приток русских во всяком случае был очень велик. Только в 1945–1947 гг. их прибыло 180 000(!), и еще более 30 000 в течение следующих трех лет. Это была почти четверть тогдашнего населения Эстонии. Целые города и районы обрусели. Особенно это относится к Нарве и Силламяэ, ставшем впоследствии центром обработки радиоактивных веществ; эстонцев практически здесь нет».[253]

Тезисы архиглупейшие получаются – десятки тысяч прибалтов требовали работы, а злодеи-коммунисты отказывали им и эшелонами гнали десятки тысяч людей из Центральной России.

Увы, прибалты предпочитали, чтобы их дороги, заводы и порты строились чужими руками!

Правда, в чем-то прибалтам нужно отдать должное – культурный уровень мигрантов был весьма низок. И тут дело не в знании Пушкина, Достоевского или Маркса. Темпы урбанизации в Российской империи с 1861 по 1917 г. были велики и сопоставимы с аналогичными показателями в СССР в 1945–1970 гг. Но между сельскими жителями, приходившими в город во времена империи и в советское время, была принципиальная разница.

И те и другие были вынуждены оторваться от сельской жизни, забыть многовековую крестьянскую культуру. Но если первые, приехав в город, всеми силами старались подражать коренным горожанам и быстро впитывали городскую культуру, то с начала 20-х гг. значительная часть колхозников, приехав в город, считала себя «гегемонами», ненавидела и презирала коренных горожан и их культуру. В итоге мы получили большую прослойку «перекати-поля», которые давно утратили деревенскую культуру, но не пожелали приобрести городскую.

Те же москвичи и ленинградцы страдали от «перекати-поля» не меньше, чем прибалты. Но там националисты всеми силами пытались доказать, что хамоватая часть мигрантов и есть настоящие русские и, если честно сказать, в этом изрядно преуспели.

Студентом 2-го курса в конце 1960-х гг. я три недели путешествовал по Эстонии. Естественно, что я старался быть предельно вежливым, но эпизодически получал в ответ: «Я по-русски не понимаю» («Ма эль оска вене кель» – пишу по памяти). Это единственная фраза по-эстонски, которую я запомнил. Но как-то в Таллине с другой стороны улицы мне заорал какой-то толстомордый дядька: «Эй, ты, паря… Как пройти…» Дядька явно выпендривался перед своими не менее толстомордыми женой и детьми – «вот какой я крутой!». У меня автоматически вырвалось: «Ма эль оска вене кель!», что вызвало неописуемый восторг у прохожих, уловивших мой акцент.