При невыясненных обстоятельствах - [11]

— Это будет зависеть от нашего разговора, Иван Константинович.

Семенцов поморщился:

— От нашего разговора. Ну, во-первых, я не знаю, что вас интересует.

«Семенцов неразговорчив, — подумал Ровнин, — но это даже лучше». Спросил, стараясь придать вопросу нужный тон:

— Иван Константинович. Вообще-то, как это все получилось?

— Что — это?

— Ну, все это. У торгового центра.

Семенцов подошел к окну, шаркая при этом шлепанцами. Долго стоял, разглядывая что-то в вечерних сумерках.

— А что именно у торгового центра? — сказал наконец он, не поворачиваясь, и, так как Ровнин ничего не ответил, добавил: — Вас что-то особо интересует?

— Да, особо. Почему Евстифеев оказался именно в этой группе?

Полковник не ответил.

— Простите, Иван Константинович. Просто я хорошо знал Евстифеева.

— Я вам отвечу, — полковник повернулся. — Евстифеев включался в группы по перевозке денег по собственному усмотрению. А почему он в этот раз включился именно в эту группу, для меня загадка.

— Может быть, он… о чем-то догадывался?

— Не знаю. В тот день у нас было организовано три засады. Три.

— Три засады?

— А вы что думаете? — лицо Семенцова сморщилось. — Да вы поймите… Поймите, что это для меня значит — преступная группа в городе!

Семенцов отвернулся и стукнул кулаком по подоконнику. В следующую секунду, кажется, он уже пожалел, что сорвался. Сказал, на этот раз тихо, медленно, разделяя фразы так, будто увещевал маленького:

— Поймите, Андрей Александрович. С августа, с первого налета, наш ОУР и все УВД фактически на казарменном положении. Я не говорю уж там, что люди не уходят в отпуск, работают не отдыхая. Люди в предельной готовности. Каждый день все люди в предельной готовности. Вы понимаете?

— Понимаю.

— Для выявления преступной группы разработан и утвержден целый ряд мер, которые неуклонно проводятся в жизнь. Система ПМГ, СКАМ.[1] Быстрое реагирование на сигналы. Скрытое сопровождение, засады и так далее. Особенно засады. Так вот, в тот день, двадцать пятого февраля, нами были организованы три засады. Тщательно скрытые. Выбор мест для них делался с учетом наибольшей вероятности нападения. То есть как и в случае двадцатого августа. Засады были поставлены там, где крупные суммы денег переносились или перевозились в тихих, относительно безлюдных местах.

«Все правильно, — подумал Ровнин. — Все абсолютно правильно. Но Лешка. Лешка-то оказался не там. Не в тихом и безлюдном месте».

— Евстифеев, конечно, знал об этих засадах?

— А как же? Мы вместе с ним эти засады и наметили.

«Наметили, — подумал Ровнин. — Наметили, а после этого Лешка поехал к торговому центру. Почему именно он туда поехал, никто не знает».

— Вы лично были в одной из засад?

— Да, — сказал Семенцов. — Был.

— Засады — со снайперами?

— Со снайперами.

— Вы уж простите, Иван Константинович, что я так с расспросами. Просто мне хотелось бы знать: в тот день, двадцать пятого февраля, Евстифеев что-нибудь говорил вам?

Семенцов смотрел куда-то мимо Ровнина:

— В частности, о торговом центре?

— Ну…

Семенцов нахмурился:

— Он, между прочим, в таких случаях всегда говорил одно и то же. И в тот день, утром, он тоже мне сказал, что ему кажется, что лично он в засадах не нужен. А потому подстрахует… — Семенцов невесело усмехнулся, — самое невероятное место.

«Невероятное место, — подумал Ровнин. — Невероятное место. Вообще-то, это чисто Лешкино выражение».

— Что, он так и сказал: «невероятное место»? Именно этими словами?

Семенцов пожал плечами:

— Так и сказал. Именно этими словами.

Некоторое время они молчали.

— А… как его? — сказал Ровнин.

Глаза Семенцова, до этого бывшие спокойными, сузились. Теперь, после разговора, Ровнину было хорошо понятно, откуда берется это спокойствие. Семенцов — профессионал. Железный профессионал. Поэтому и говорить с ним Ровнину легко.

— Как… — полковник взял карандаш, поиграл им и снова положил на стол. — А кто его знает как? Там же народу было — тьма.

Народу тьма. «В общем, — подумал Ровнин, — наверное, в такой ситуации любой опытный сотрудник поступил бы точно так же, как Лешка. И все-таки лично он, Ровнин, считает, что Лешка помимо железно осознанной необходимости броситься на выстрелы рассчитывал в тот момент еще и на свою реакцию».

— А с машинами что? — спросил Ровнин.

— С машинами ничего. Съемные номера, стандартная расцветка. Найди их. Прячут они их где-то. Под землей, что ли?

— Я слышал, вы занимались пищевым техникумом?

— Занимались. — Семенцов посмотрел на Ровнина и сел рядом. Кажется, напоминание о пищевом техникуме показалось ему сейчас чем-то посторонним, лишним. — Вас интересует тетя Поля?

«Тетя Поля. Ше приз кор, если инт бэ».

— Да, тетя Поля. Именно тетя Поля, — кивнул Ровнин. — Вы как действовали? Через кадры или скрыто?

— По-всякому мы действовали. И через кадры, и скрыто, — Семенцов мотнул подбородком. — Ничего. Пусто, Андрей Александрович, никаких концов у этой тети Поли не найдено. То есть абсолютно ничего.

— А как она как человек?

— Человек? — Семенцов подумал. — Судя по всему, безобидный она человек, с самой безупречной репутацией. Вот так.

— Но запись же о ней у Евстифеева была?

— Была.

— Хорошо. Собственно, у меня осталось немного.