– Оденьтесь, а то простудитесь все к черту.
– Ничего, – ответил Пьянков.
– Вам плохо? – тихо спросил Аветисян, нагнувшись к Струмилину.
– С чего вы взяли? Просто устал.
– Здорово побледнели, Павел Иванович, – тихо сказал Богачев, – может, простудились?
– Наверное. Давайте запускаться, Володя. Мы слишком много говорим, давайте скорее запускаться.
Мотор зачихал, пропеллер стал вращаться быстрыми, сильными рывками, а потом исчез, потому что начал вращаться на всю мощность.
Струмилин сидел, все еще закрыв глаза.
– Поднимай машину, Паша, – предложил он, – я посмотрю, как ты это сделаешь…
– Вам плохо, Павел Иванович.
– Не говори глупостей.
– Я же вижу…
– Поднимайте машину!
– Павел Иванович…
– Или убирайтесь отсюда! – зло сказал Струмилин. Он натянул свои кожаные перчатки, откашлялся, положил руки на штурвал и коротко приказал: – Володя, пошли!
Струмилин вел самолет на высоте двухсот метров. Ветер был сильный, здорово болтало, и эта болтанка отдавалась в его груди и в животе острой, все время растущей болью.
– Павел Иванович, – сказал Богачев, смотревший на него, – а не делаем ли мы глупости? Может быть, стоит вернуться, если вам плохо?
Струмилин молчал, вцепившись что есть силы в штурвал. Он понимал, что сейчас этот металлический полукруг, обтянутый желтой кожей, был для него то же самое, что для Антея – земля. От штурвала в него шла сила. Он чувствовал это, он не мог ошибаться.
"Ерунда, – думал он, – отпустит. Просто я переработал, когда мы готовили машину.
Но не мог же я стоять в сторонке, пока ребята выбивались из сил. Это было бы нечестно. Я – мэтр, а они – мои рабы, что ли? А не можешь летать, так не летай.
Но я не могу не летать, поэтому я обязан работать вместе с ними. А как же иначе?"
Летели над чистой водой. Облака прижимали самолет к самой воде. Они неслись навстречу – густые и серые, клочковатые, как дым пожарищ. Машину болтало все сильней.
– Геворк, – спросил Струмилин, – сколько еще?
– Через сорок минут мы должны выйти на них.
– Хорошо.
– Вас подменить, Павел Иванович?
– Нет.
– Вам лучше?
– Да.
Струмилин решил принять немного нитроглицерина. Он попросил:
– Дай мне кусок сахару, Паша.
– Может быть, сварить кофе?
– Кофе осталось в нашей машине, ты что, забыл?
– Забыл.
– Дай мне скорее кусок сахару. Павел достал из портфеля пачку сахару и вытащил Струмилину один кусок.
– Держи штурвал. Павел взял штурвал.
Струмилин почувствовал во рту острый привкус нитроглицерина. Он улыбнулся Пьянкову и Аветисяну, склонившимся над ним.
– Что надо сделать? – спросил Аветисян. Струмилин махнул рукой.
– Что?
– Лететь, – сказал он. – А я минуту отдохну.
Он закрыл глаза и стал дышать носом: неглубоко и осторожно. Он представил себе свое сердце. Однажды он видел сердце, сделанное из синтетического материала в натуральную величину и работавшее как настоящее. Это было на какой-то выставке в Москве, и Струмилину тогда показалось, что не надо показывать людям их работающее сердце. Ему тогда показалось это жестокостью и неуважением к великому таинству вечного работника. Вечного человеческой вечностью.
Струмилин подумал, что спутники запускают только для того, чтобы принести из космоса, а потом из других миров новые знания для человечества. Может быть, со временем люди узнают, как сделать сердце вечным. Они могут это узнать, покорив космос и познакомившись с тамошними обитателями. Только искусственное сердце, наверное, совсем иначе гонит кровь, и поэтому люди тоже станут иными, если узнают тайну вечного сердца.
– 9 –
Наум Брок вышел на радиопривод "Науки-9". В наушниках пищало тем громче, чем ближе к ледяной станции приближался самолет Струмилина, который сейчас вел Павел Богачев.
– Они предлагают садиться километрах в трех от них, – сказал Наум, оторвавшись на секунду от приема, – там площадка ровнее.
– Хорошо.
– Только до них потом придется добираться три километра через торосы. Они передают, что там торосы здоровые и идти будет трудно.
– Где у них горючее? – спросил Павел, приподнимаясь в кресле, чтобы лучше видеть лед.
Наум начал быстро выбивать ключом его вопрос.
– Они передают, что горючее в лагере.
– А как же мы будем заправляться? Нам ведь не хватит дойти обратно на нашем горючем.
– Значит передать, что будем садиться прямо в лагере?
– Да.
Радиопривод в наушниках теперь не пищал, а надсадно и монотонно выл, как сирена.
Павел смотрел вперед, но не видел палаток "Науки-9".
"Сейчас, Павел Иванович, – думал он, – сейчас, миленький, вы уж потерпите немного. Мы их найдем. Сейчас мы их найдем, вы только не волнуйтесь".
– Где же они?! – закричал Павел. – Геворк Аркадьевич, где они?!
Аветисян стоял у него за спиной и смотрел туда же, куда и он. Но впереди был битый лед, и торосы, и зеленая вода. Лагеря не было видно, хотя радиопривод в наушниках выл зло и монотонно.
– Сейчас, сейчас, – тихо говорил Аветисян. – "Eile mit Weile" "поспешай с промедлением". Сейчас они появятся.
Павел прибавил оборотов. Самолет шел низко надо льдом. Впереди по льду неслась его маленькая тень, похожая на стрекозу. Мотор ревел захлебно и весело, как первый майский жук. Облака опустились и теперь стали еще гуще и темнее.
