При дворе Тишайшего - [101]

– Ну да! Мы были раз с Леоном у ворожеи; она сказала ему, что он счастья не узнает и рано умрет. Вот это предсказание вдруг вспомнилось мне, и так заныло у меня в душе! Что, мама, если исполнится это предсказание? Здесь, в Москве, люди такие коварные, и у Леона так много врагов! Оттого я и тревожусь, что он не идет долго.

– Это все пустяки: колдунья, предсказание, – проговорила царевна Елена. – А скажи мне, зачем ты всюду ходил с Леоном? Разве посещение колдуний и тайных свадеб приличествует твоему сану? Ты забываешь, Николай, что ты царевич и, может быть, скоро станешь управлять целой страной…

– Ах, мама, – перебил ее Николай, – ведь эта странная женщина сказала и мне, что я царем никогда не буду: это она прочла на моей руке.

– Замолчи, Николай, я больше не хочу слушать твою болтовню! Что скажу я дедушке Теймуразу, когда он спросит меня, как ты проводил здесь время?

– Право, мама, лучше займись Леоном, выгороди его перед отцом. Но что это за шум в кунацкой? Мне кажется, это Леон пришел… Пойдем скорее туда!

Когда они вернулись в кунацкую, там был страшный переполох. Все повскакивали с тахт и, перебивая друг друга и жестикулируя, толпились вокруг кого-то.

Елена Леонтьевна и царевич растолкали толпу и очутились лицом к лицу с Дубновым и Ольгой Пронской. Последняя сидела неподвижная, бледная как изваяние, с устремленным вдаль, ничего не выражавшим взором. Дубнов же волновался, кричал, используя жесты и мимику, стараясь толково объяснить грузинам происшедшее. Однако грузины плохо понимали его возбужденную речь.

Когда подошел царевич Николай, стрелец радостно вскрикнул и кинулся к нему:

– Царевич, вызволи хоть ты, приюти сироту!

– Что, что случилось? – спросил его юноша.

– Беда! Вороги скрутили твоего князя и неведомо куда сволокли. Нападение сделали ночью, после того как молодые спрятались в домишке, который я указал им.

– Как же так, за что же? Царские люди?

– Нет, не царские люди, а злые вороги. Я так думаю, это людишки боярыни Хитрово.

– Хитрово? Почему боярыни Хитрово? – с любопытством спросил царевич.

– Беспременно она это; да только от того не легче. Плохо молодцу, а еще хуже молодухе. Вот и привел я ее сюда, больше некуда мне ее спрятать: дома отец со света сгонит. Да и мать ее умерла этой ночью… Эх, дела, дела!

– Как ты узнал об этом? – допытывался царевич.

– Чуть свет Машутка, дворовая девка княгини, прибежала ко мне, ревмя ревет. «Смертушка наша, – говорит, – пришла, вызволяй, как знаешь… Молодого увезли, а молодуха словно ума с горя лишилась».

– Да как же они посмели? В городе-то, почти на глазах у всех? – рассердился царевич.

– А так и посмели. Пришло народу человек двадцать, скрутили князя и уволокли; до княгини не дотронулись, так, малость, кое-что уворовали. Вот к твоей милости мы и пришли, значит: спрячь до поры до времени молодую княгиню и девку ее Машутку.

– Конечно, она у нас останется, – вмешалась царевна и рассказала все в нескольких словах Теймуразу и другим грузинам.

– Ну и дела вы тут делаете! – покачал головой старый царь.

– Я давно заметил, что Леон из бравого джигита в женщину превратился, – сердито махнул рукой Вахтанг Джавахов.

– Леона вы потом рассудите, а теперь позвольте мне увести ее, – проговорила Елена Леонтьевна и, осторожно взяв Ольгу за плечи, повела вон из комнаты.

Ольга послушно давала делать с собой что захотят; она не проявляла ни протеста, ни согласия; ее глаза все так же безжизненно были устремлены вдаль.

Придя в свои покои, царевна позвала к себе княжну Каркашвили и приказала ей:

– Приготовь постель и теплое питье! Жена Леона Джавахова нуждается в нашем внимании и участии.

Нина на минуту смутилась. Ее смуглые щеки покрылись ярким румянцем, но она скоро овладела своим волнением и, подойдя к Ольге, с жаром поцеловала ее холодный лоб.

– Права гостеприимства – священные права, – сказала вскользь якобы для царевны княжна Каркашвили, – в особенности в такие минуты и в таких обстоятельствах.

Молодая княгиня вздрогнула, пугливо оглянулась вокруг, и ее глаза наполнились слезами.

– Она заплакала, это хороший знак, – проговорила царевна, – я боялась ее безмолвного отчаяния.

– Что с нею случилось, царевна? – тихо спросила Нина.

– Она сегодня потеряла мужа.

– С князем Леоном несчастье? – порывисто спросила княжна, выпуская Ольгу из своих объятий.

– Этою ночью его увезли неизвестно куда, – продолжала царевна, – его жена – почти вдова, не бывши и женой его; пожалей же ее!

Нина проговорила проникновенно:

– Я буду ее другом! Ее печаль будет моей печалью, ее радость – моей радостью.

– Хорошо!.. Ты говоришь как грузинка. Теперь уложи ее спать, дай успокаивающего питья и сама посиди возле нее. А мне, верно, скоро придется дать отчет в безумном поступке Леона и позаботиться о разыскании его.

Елена Леонтьевна вернулась в кунацкую, где старый царь Теймураз, узнав, что один из его подданных неведомо куда исчез, страшно взволновался и рассердился. Он сейчас же хотел ехать к царю с жалобой, но ему сказали, что царь пошел на богомолье в Троице-Сергиевский монастырь и что его в Москве теперь нет.

– Ну, так я поеду в монастырь, – кипятился Теймураз.