Презумпция невиновности - [21]

– Кто? – Мы оба дуем на кофе. – Кто сказал, что к вам еще зайдут? – спрашиваю я.

– Кто сказал? Мистер Реймонд Хорган.

– Вот оно что. – Мы неловко замолкаем. Впрочем, Марти, кажется, вообще парень неразговорчивый. Я объясняю, что я прокурор и мне поручено вести следствие по делу об убийстве его матери. Расписание его занятий я узнал в секретариате: вторник, с часу до четырех дня, студия «Независимое искусство».

– Мне нужно, чтобы вы рассказали обо всем с самого начала. Может быть, вспомните что-нибудь еще.

– Да-да, конечно, – говорит Марти.

Мы идем к мольберту, и Марти усаживается на широкий подоконник. Отсюда видно, как за университетом расползаются по городу железнодорожные пути.

– Я не очень хорошо знал маму, – говорит Марти. – Вы ведь слышали, как я жил? – спрашивает он, кинув на меня быстрый взгляд, и я не знаю, что он хочет услышать – «да» или «нет». Я признаюсь в своем неведении, и он снова смотрит в окно, куда-то вдаль.

– Я давно ее не видел. Отец лучше меня обо всем расскажет. Позвоните ему. Он сказал, что постарается помочь следствию.

– Он сейчас в Нью-Джерси?

– Ага. Я дам вам его телефон.

– Ваши родители, как я понимаю, в разводе?

Марти смеется:

– Надеюсь, что да. Отец женат на моей матери. Я имею в виду Мюриел… я зову ее матерью. Они уже пятнадцать лет женаты.

Он вскидывает ноги на подоконник и смотрит на университетские здания. Посоветовав позвонить отцу, юноша словно распахивает передо мной душу и начинает рассказывать о себе. Рассказывает сбивчиво, время от времени останавливаясь, нервно сплетая пальцы рук. Я не тороплю его. Разворачивается еще одна человеческая история.

Его отец, Кеннет, преподавал английский язык в средней школе в одном из небольших городков Нью-Джерси. Каролина была его ученицей.

– Отец говорил, что она была действительно хороша. Я думаю, что они начали встречаться, когда она еще училась. Конечно, тайком, хотя на отца это непохоже. Он человек скромный. Сомневаюсь, чтобы у него кто-нибудь был до мамы. Он этого никогда не говорил, но я готов спорить, что не было. А тут любовь – любовь романтичная, настоящая. Во всяком случае, с его стороны. – Юноша умолкает, словно удивленный тем, что ему нечего сказать о чувствах матери.

– Папа звал маму… мою настоящую маму, – уточнил он, скривившись, – он звал ее Керри. У нее было много братьев и отец. Мать ее давно умерла. Она почему-то не любила их. По-моему, они все ненавидели друг друга. Мамин отец даже колотил ее. Мама никогда не жалела, что ушла оттуда.

Марти спрыгивает с подоконника и подходит к своей картине: большой глаз в красных прожилках, неотрывно глядящий на зрителя, где бы он ни стоял. Он наклонил голову и смотрит на свое творение. Видно, хочет поработать. Это не помешает разговору.

Нет, он не знает, как расстались его родители, подробностей не знает. Сразу после его рождения мама поступила в колледж, но потом, к сожалению, бросила. Отец говорит, что тогда-то все и началось, и Керри совсем запуталась. У нее появился другой, и тогда ей разонравился город, разонравился отец, разонравилась жизнь, которую она вела.

– Отец говорит, что, когда они поженились, мама была совсем молоденькой. Повзрослев, она захотела быть самостоятельной. Однажды родители повздорили, и она ушла. Быть может, это даже к лучшему, сказал отец. Он у меня такой – что думает, то и говорит.

Если верить Марти, то Кеннет Полимус словно сошел с полотна Нормана Рокуэлла: мягкий, мудрый, очки на носу и газета в руках – человек, готовый долгими зимними вечерами рассуждать о событиях в мире, педагог, который любит своих учеников и принимает к сердцу их заботы. «У меня есть сынишка», – едва не сказал я Марти. Приятно сознавать, что кто-то питает к тебе такие же теплые чувства.

– Не знаю, кому вздумалось убивать ее, – неожиданно говорит мой юный собеседник. – Вы ведь за этим пришли, правда?

«Зачем я пришел, – спрашиваю себя. – Наверное, увидеть то, что она скрывала. Или чтобы поменьше думать о нашей близости».

– Как вы думаете, это сделал кто-то из тех, кого она знала? – спрашивает Марти. – У вас есть какие-нибудь зацепки?

Я отвечаю, что нет, касаюсь сомнительности доказательств: незапертые окна, стакан. Умалчиваю о веревках и сперме, ведь речь идет о его матери. Хотя чувствую, что осторожность в выражениях и умалчивание в данном случае не обязательны. Отрешенный вид молодого человека вряд ли имеет отношение к происшествию. У меня создается впечатление, что события последних дней его не касаются.

– Каролина вела дела об изнасилованиях. Многие считают, что с ней рассчитался один из тех, кого она упекла за решетку.

– Вы так не считаете?

– Как правило, в убийствах нет ничего загадочного. В нашем городе большинство из них совершаются членами преступных группировок. Причины половины из них: ссоры возлюбленных, разлад в семье и тому подобное. Мотивы чаще всего очевидны.

– У нее было много ухажеров, – вдруг говорит Марти.

– Разве?

– Сколько раз она не хотела, чтобы я к ней приезжал, – говорила, мол, занята. Или вот звоню и чувствую, что у нее кто-то есть. Она о своих делах не распространялась. Я думал, что со временем ее лучше узнаю, поэтому и приехал сюда. Отец меня отговаривал, но какая разница, где учиться. Да и с учением у меня не очень. По многим предметам отстаю.