Президент не может умереть - [12]

Сейчас он злился только на себя. Но Людмила молчаливо собиралась, не удостаивая его ответом, и тогда, словно назло себе, Хомутов ткнул пальцем в облупленный дверной косяк и проговорил с нехорошей усмешкой:

— Не стоит переоценивать себя, Люда. Не ты первая здесь, не ты и последняя. Видишь отметины? Каждая из них — след дамы, побывавшей в этой постели. А значит, после твоего ухода ничего в моей жизни не изменится. Меткой больше, меткой меньше.

Зарубок было много — десятка полтора, Людмила не могла разглядеть, потому что слезы застилали ей глаза и она боялась, что расплачется прежде, чем окажется на лестнице. Наконец она выбежала из квартиры Хомутова, хлопнув дверью.

Он опрокинулся на диван, накрыл голову подушкой и долго лежал без движения. Потом отшвырнул подушку и пробормотал удрученно:

— Нормальный конец. С другом рассорился из-за бабы. С бабой рассорился из-за друга. А в итоге — ноль.

Если бы у него была собака, или кошка на худой конец, — он бы знал, кому пожаловаться на жизнь. Но он был совершенно один.

11

В тот день, когда он необъяснимо исчез, перебравшись через забор, Абдул не погиб. Не ему предназначались два выстрела, которые, убегая, слышали Хусейн и Амира.

Двор, в котором очутился Абдул был пуст. Он уже готовился подать условный сигнал Хусейну, когда из-за угла неожиданно вышли три солдата. Абдул попятился, но бежать было некуда. Солдаты повалили его на землю, обыскали и, не обнаружив ничего, передали людям в штатском, которые вывели Абдула из переулка на площадь перед президентским дворцом и втолкнули в машину, сейчас же рванувшуюся с места.

Солдаты все еще оставались во дворике. Одному из них показалось, что над стеной возникла чья-то голова — это был Хусейн. Для острастки он выстрелил пару раз поверх гребня стены — и успокоился.

Абдул, пока его везли, смог обдумать положение, в котором оказался. Было ясно, что он стал жертвой нелепой случайности. Близился вечер, и президент Фархад, по-видимому, покидал дворец, чтобы укрыться в одной из многочисленных резиденций. Служба безопасности и патрули президентской гвардии прочесывали прилегающие кварталы — с ними и столкнулся Абдул. Когда он понял это, то почти успокоился, оставалось только придумать правдоподобное объяснение своему появлению в окрестностях площади.

Допрос начался, едва они оказались в здании службы безопасности. Следователь, пожилой и крайне утомленный, имел вкрадчивый и мягкий голос, однако от него исходила совершенно явственная угроза. Абдул это чувствовал кожей и отвечал осторожно, но и не раздумывая.

Да, он житель столицы. Адрес? Извольте. Абдул продиктовал, следователь записал. Где работает? В своем квартале, в мастерской Лати. Профессия — жестянщик. Что делал в переулке рядом с площадью? Да на кой ему площадь, он домой возвращался, так ближе. Только собрался через стену перемахнуть — солдаты. Испугался, думал бить будут, но нет, хорошие парни, закон уважают. Обыскали только. Он арестован, да? А за что, господин следователь? Задав вопрос, Абдул прямо взглянул на допрашивавшего его человека, и взгляд его был невозмутимо-честен. Он знал, что против него у них ничего нет. Ни единой улики. И следователь это тоже знал, как знал и то, что этот чернобородый мог оказаться в переулке неспроста. Тем не менее он сдержанно, но доброжелательно улыбнулся и негромко сказал:

— Это не арест. Вас задержали для выяснения обстоятельств.

Он задавал вопросы еще около часа, после чего Абдула поместили в камеру, где уже находилось около десятка человек, как бы и не заметивших его появления. Кое-кто повернул голову, когда он вошел, но и те почти сразу потеряли к нему интерес. Здесь каждый был сам по себе. Ни на следующий день, ни спустя двое суток Абдул так и не поговорил ни с кем. Казалось, его просто игнорируют. Впрочем, он слишком был занят собственными мыслями.

Нелепая случайность, происшедшая с ним, поставила крест на плане покушения, который он вынашивал в последние месяцы. Времени не оставалось, и никто, кроме Абдула, не мог запустить механизм покушения. Ни деталей плана, ни местонахождения тайника с оружием — ничего этого не знали Амира и Хусейн. Абдул был мотором дела — и именно его вывели из игры. Он заплакал бы от отчаяния, кусая кулаки, если бы умел плакать.

Во время дневных прогулок, вымеряя шагами тюремный двор в толпе таких же, как он, арестантов, Абдул поднимал голову и смотрел в небо. Оно было синим, без единого облака, и бездонным. Он глубоко втягивал воздух, зажмуривался, потому что начинала кружиться голова, а когда открывал глаза, видел вокруг все те же тюремные стены — грязные, в паутине трещин. С северной стороны стена была покрыта заплатами свежей глины — неведомые мастера латали трещины и щели в те часы, когда здесь не было заключенных. Иной раз и под ноги попадался ком сырой глины, смешанной с соломой.

На допросы его брали дважды в день, всякий раз примерно на час, но вопросы следователя бесконечно повторялись, не было ни одного нового. Абдул догадывался, что следствие топчется на месте, и в какой-то момент даже решил, что вскоре его выпустят, но почти сразу же радость сменилась слепой яростью — это может случиться слишком поздно, и ничего нельзя будет сделать.