Президент Московии - [6]

И сидела Евдокуша, и смотрела на фотки. Фотки были глубокие, на них человек, как живой, выпуклый. А на одной он даже двигался – говорил что-то. Звук Евдокуша сказала выключить. Ей было важно не то, что он говорит, а как. А говорил он, видно, не торопясь, спокойно, тяжело, слова, словно гирями, взвешивал, личиком не суетился – глядел исподлобья недобро, ручонками не мельтешил, как другие: руки – большие и сильные – спокойно лежали на краях стойки, что перед ним стояла. Смотрела Евдокуша и уже знала ответ, и знала, что ответ прозвучит, и сбудутся её видение и предчувствие, и пойдет в гору её жизнь, и вразнос жизнь этого человека с таким располагающим умным, спокойным, лицом, несколько тяжелым и, в то же время, хитроватым взглядом, упрямо поджатыми губами и – на другой фотке – с обезоруживающе лукавой и доброй улыбкой, седыми, коротко стриженными волосами и пшеничными аккуратными усами, – и сидела, и смотрела, и было ей почему-то невыносимо жаль этого совершенно незнакомого, но симпатичного человека, которого можно было ещё спасти, промолчи она или сморозь какую-нибудь ахинею… Но она знала, что не промолчит. Да и было во взгляде незнакомца нечто такое, что давало надежду: а может, и выкрутится…

* * *

Шлёп-шлёп, шлёп-шлеп. Слышно: тряпка тяжелая, мокрая, на швабру намотана: шлёп-шлёп. Калоши по линолеуму: сквиик-сквиик-ш. «Сказано в сменке ходить, ведь сказано…» Мрак.

* * *

Информационно-аналитический Директорат [1] CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

...

По сведениям, полученным из достоверных источников в Комиссариате по ЧП и Комиссариате по земледелию и животноводству, урожай нынешнего года в Московии зерновых, сахарной свеклы и гречихи составит от 78 до 83 процентов от урожая предыдущего года. Потери при транспортировке урожая к месту послеуборочной обработки, а также в результате послеуборочной обработки урожая (очистка, сушка, сортировка и пр.) и транспортировки готовой продукции на склады для хранения и (или) реализации по причине нехватки квалифицированных кадров, изношенности техники, дефиците пригодных к употреблению складских помещений и впоследствии особенностей отношений москвитян к обобществленной собственности (хищения, небрежность, саботаж и пр.) – эти потери будут увеличены до 35 процентов. Иначе говоря, реальная потребность населения в продуктах вышеуказанных культур будет удовлетворена на 40–45 процентов.

(Здесь и далее расшифровка и перевод фрагментов из аналитической информации CIA сделаны проф. И. В. Розановым.)

* * *

Чудесна осень в Новой Англии. Долгая, теплая, преимущественно солнечная. И красочная: такого обилия и разнообразия красок, такого буйства цвета и света не сыщешь. Блики играют на пожухшей траве, в полянах розовато-фиолетового вереска, в ярко-зеленых или пепельных массивах мха, отражаясь на влажных серых камнях и в темнеющей воде многочисленных озер и прудов; листья деревьев постепенно модулируют свою окраску от желтого шартреза к шафрану и золоту, затем гамма желтых цветов переходит в переливы оранжевого и далее – к бордовому, кармину, сангрии и, наконец, к бургунди и темно-коричневому цвету листьев засыпающего на зиму американского дуба. Все эти переливы имеют разный темп и разную интенсивность, поэтому, соединяясь в прихотливую полифоническую цветовую ткань, создают непередаваемую уникальную картину осени в Новой Англии.

Олег Николаевич любил это время года более всего. Когда-то в России, в прошлой насыщенной жизни, как бы ни был занят, выбирал он время съездить в Павловск, чтобы насладиться взвешенной и вдохновенной гармонией в палитре осенних красок. Там художник тщательно подбирал цвета, обдумывая изысканную акварельную композицию, создавая классический пейзаж. Здесь же, в Новой Англии же всё было непредсказуемо, буйно, ошеломляюще. Бесподобная смесь романтизма и экспрессионизма.

К тому же осенью шли грибы.

Обычно он ездил на Кейп-Код. Там, в основном, были красные – но какие! Крепкие, с толстой самодостаточной ножкой, окрашенной крапиной чубаровой лошади кнабструппер, самодовольно выставляли они свои шляпки, под цвет сентябрьского листа осины. Что поразительно, они почти всегда были чисты, ни червячка, ни червоточинки. Бывали переросшие, их он, конечно, не брал, бывали подмороженные, если он запаздывал с визитом в лес, бывали поеденные улиткой, но червивые – чрезвычайно редко. Помимо красных попадались боровики и маслята. Говорили, что в Мейне полно белых, но Олег Николаевич никак не мог туда собраться, да и мест он не знал. На Кейпе же, в Труро были у него заветные местечки, которые он никому не выдавал, и таили эти местечки сказочные грибные богатства, ежели, естественно, слой подойдет. Вот и намеревался он в середине недели отправиться в свои заповедные угодья. На выходные в лесу было не протолкнуться. Отовсюду слышались крики на родном языке с московским, питерским, украинским, восточным и непередаваемо колоритным местечковым акцентами. Порой слышалась польская речь. В последнее время в лес ринулись китайцы. Тучами. Американцы дикие грибы не собирали. На буднях лес был пуст, спокоен, тих и доброжелателен. Иногда за ним увязывался койот, подозрительно наблюдая, что делает в его владениях нелепое чудище в бейсболке, с корзиной в руках. В середине недели пустовал не только лес, но и его расписание. Лекционных часов в университете становилось все меньше и меньше: интерес к Московии (бывшей России) стремительно падал, еле набиралась группа из необходимых восьми человек. Олег Николаевич помнил времена, когда таких групп было 9 – 10, из России приглашали профессоров, так как местные носители русского языка не поспевали во все группы и во все университеты и колледжи, коих в Бостоне и его окрестностях великое множество. Но это когда было! Так что в середине недели собирался он претворить в жизнь своё неистребимое желание, которое согревало его всю зиму. Не удалось. Ни в середине последней недели сентября, ни во всей оставшейся жизни.