Прежде чем сдохнуть - [7]
Если бы любовь не придумали, то, конечно, каждый из моих эксов сейчас обмирал бы от отчаяния и цеплялся за подол моего подвенечного платья, не давая переступить порог загса. Однако ж, я вот тут хожу, выбираю свадебный наряд, а они только поздравительные смс–ки шлют. И очень правильно, что я наконец перестала ждать эту дурацкую любовь, а спокойно выхожу замуж…».
«Три биг–мака для Золушки» (новелла) «Одна писательница как‑то заметила, что нет ничего прекраснее и поразительнее жертвенной любви. Всякий хороший фильм, в конце которого зрители рыдают, обязательно о ней – о жертвенной любви. Когда один любящий ради другого готов отдать все, что у него есть. Отказаться от чего угодно. Иногда даже от жизни.
В кино жертвы во имя любви производят на всех очень большое впечатление. И каждый хочет оказаться на месте Кейт Уинслет, ради которой Лео жертвует жизнью. Или на месте Лео, чтобы умереть ради Кейт и тем самым произвести на нее впечатление на всю жизнь. Или на месте Луки и Сабахи… Билли Эллиота и его отца… Да, в общем, возьмите любой оскароносный фильм – и вы поймете, что все они о ней – о жертвенной любви.
Но в реальности все не так, как в кино. В действительности любимые совсем не так уж сильно поражаются жертвам любящих. Они их воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Вот я, например, каждый день совершаю Подвиг с большой буквы «П» ради любви: я не жру. Я сохраняю девичью тонкость, стройность и грацию. Ну и где мои законные трогательные слезы умиления со стороны того, ради кого я иду на эту жертву? Когда я отказываюсь от мяса по–французски и профитролей, между прочим, мое сердце рыдает не меньше, чем у короля Эдварда, когда он подписывал отречение от престола, чтобы жениться на своей невысокородной возлюбленной. Однако же, над историей Эдварда и его ужасной американской женушки обрыдалось полмира, а моя жертва воспринимается с обыденным зевком. Как будто на глазах моего Любимого не совершился маленький подвиг, а проехала регулярная пригородная электричка.
И иногда я думаю про себя: «Дорогой, если я тебя когда‑нибудь разлюблю, первое, что я сделаю, это пойду и сожру три бигмака. Сразу. В один присест».
Писателей я читаю, воображая их себе теми самыми Машами в песочнице с голозадыми пупсами в руках. И угадываю, какой из персонажей на каждом из витков сюжета говорит за автора.
Вместо автора. Про автора. Подчеркиваю те слова, ради которых Маша и села играть в куклы. Это не так уж сложно. Кстати, именно поэтому я сразу решила, что свою книгу обязательно буду писать от первого лица. К чему это жеманное кокетство «Софья Аркадьевна подумала», да «Иван Иваныч и предположить не мог». Иван Иваныч, как говорится, умер. Те читатели, которые еще помнят буквы и ради которых и стоит портить зрение, совсем не дураки и сразу понимают, что подумала Софья Аркадьевна, а где за Иван Иваныча подумала она же в меру своей испорченности, воображая его своей куклой. А где Софья Аркадьевна и вправду запротоколировала на бумаге чужую, поразившую ее мысль какого‑нибудь Иван Петровича.
И, между прочим, ничего удивительного, что в куклы традиционно любят играть девочки, а самыми плодовитыми писателями становятся мужчины. Просто девочки полностью реализуют страсть к игре в «воображаемых людей» в детстве. Они «проигрывают» все, приходящие им в голову жизненные сценарии, еще в детсадовском и младшем школьном возрасте. А мальчики «дозревают» до этого позже. Когда возиться с пупсами уже не солидно. И специально для них придумали более «серьезный» вид игры в «дочки–матери», «сестры», «соседи», «соперники», «любовь», «жену и мужа» – писательство. Ну и девочки, не доигравшие в куклы или просто не вышедшие из инфантильного возраста, тоже подаются в Мастера художественного слова. Я такая.
Некоторые мужчины, впрочем, осознают всю инфантильную природу писательства и предпочитают ему компьютерные игры.
Вроде и поиграл в «воображаемых людей», а никаких улик не остается – ни верстки, ни бумаги, ни блуждающих по интернету файлов. После компьютерной игры никто не сможет выскочить перед ним, как прокурор из‑за угла, размахивая бумагой: «А–а! Я все про тебя знаю, я читал твои книги! Проследуй‑ка за мной, латентный педофил, копрофаг, гомосек и серийный убийца!»
В то время как каждая опубликованная буква будет свидетельствовать против тебя и разоблачать тебя до исподнего еще долгие и долгие годы. Жизненный опыт Лимонова и Сорокина – тому доказательство. И, думаю, одна из причин того, что после них у нас больше не появлялись столь же отвязные, безбашенные и одаренные писатели. Наверное, они появлялись. Но просто боялись повторения.
Женщинам в этом смысле проще – у них врожденная страсть к стриптизу. В том числе и душевному. К тому же даже самые злостные их воображаемые безумства – лишь детские шалости по сравнению с тем, что можно обнаружить в темных подземельях мужского бессознательного.
За долгие годы читательской жизни я научилась безошибочно выделять среди хора персонажей истинный голос автора и находить те слова, которые «с кровью». Те, которые – про самого пишущего и от самого пишущего. Я знаю проблемы каждого из ныне живущих писак лучше, чем их личные психоаналитики.
В альтернативном мире общество поделено на два класса: темнокожих Крестов и белых нулей. Сеффи и Каллум дружат с детства – и вскоре их дружба перерастает в нечто большее. Вот только они позволить не могут позволить себе проявлять эти чувства. Сеффи – дочь высокопоставленного чиновника из властвующего класса Крестов. Каллум – парень из низшего класса нулей, бывших рабов. В мире, полном предубеждений, недоверия и классовой борьбы, их связь – запретна и рискованна. Особенно когда Каллума начинают подозревать в том, что он связан с Освободительным Ополчением, которое стремится свергнуть правящую верхушку…
Со всколыхнувшей благословенный Азиль, город под куполом, революции минул почти год. Люди постепенно привыкают к новому миру, в котором появляются трава и свежий воздух, а история героев пишется с чистого листа. Но все меняется, когда в последнем городе на земле оживает радиоаппаратура, молчавшая полвека, а маленькая Амелия Каро находит птицу там, где уже 200 лет никто не видел птиц. Порой надежда – не луч света, а худшая из кар. Продолжение «Азиля» – глубокого, но тревожного и неминуемо актуального романа Анны Семироль. Пронзительная социальная фантастика. «Одержизнь» – это постапокалипсис, роман-путешествие с элементами киберпанка и философская притча. Анна Семироль плетёт сюжет, как кружево, искусно превращая слова на бумаге в живую историю, которая впивается в сердце читателя, чтобы остаться там навсегда.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Реальности больше нет. Есть СПЕЙС – альфа и омега мира будущего. Достаточно надеть специальный шлем – и в твоей голове возникает виртуальная жизнь. Здесь ты можешь испытать любые эмоции: радость, восторг, счастье… Или страх. Боль. И даже смерть. Все эти чувства «выкачивают» из живых людей и продают на черном рынке СПЕЙСа богатеньким любителям острых ощущений. Тео даже не догадывался, что его мать Элла была одной из тех, кто начал борьбу с незаконным бизнесом «нефильтрованных эмоций». И теперь женщина в руках киберпреступников.
Извержение Йеллоустоунского вулкана не оставило живого места на Земле. Спаслись немногие. Часть людей в космосе, организовав космические города, и часть в пещерах Евразии. А незадолго до природного катаклизма мир был потрясен книгой писательницы Адимы «Спасителя не будет», в которой она рушит религиозные догмы и призывает людей взять ответственность за свою жизнь, а не надеяться на спасителя. Во время извержения вулкана Адима успевает попасть на корабль и подняться в космос. Чтобы выжить в новой среде, людям было необходимо отказаться от старых семейных традиций и религий.