Прежде чем сдохнуть - [20]

Так вот, с утреца я вскочила, радостно зыркнула на стопку говнорецензий на говнописательницу Т. Эсперто, выудила из письменного стола коробочку булавок и отправилась развешивать свое творение везде и всюду. Честное слово, противница казалась так слаба и беззащитна, что даже азарт терялся. И делала я это скорей из осознанной необходимости «литературной прополки», чем из личной неприязни.

Конечно же, моя маленькая шалость тут же наделала шуму в нашем сплоченном коллективе. Откуда‑то быстро стало известно, что автор ядовитого пасквиля – я. И на независимого критика началось всестороннее давление.

Для начала меня попыталась вызывать к себе директриса. Она отправила ко мне посыльную, почему‑то решив, что я – первоклашка, которая, трепеща, предстанет пред нею с дрожащими коленами по первому же требованию.

— С вами хотят поговорить, пойдемте, – бросила девица и командно сделала пальчиками, сжимая их в полукулачок, как будто перед забором крови из вены.

— Если ваше начальство жаждет со мною пообщаться, то я готова принять его сегодня после обеда, – повела я плечами и захлопнула дверь у нее перед носом.

Не то чтобы у меня было громадье планов на сегодня, просто хотелось продемонстрировать: правила игры здесь определяю я. Требовалось срочно выказать спокойствие духа и расслабленность. Я решила, что если сяду на берегу с удочкой, то буду выглядеть вполне вальяжно и невозмутимо. И отправилась в мужское крыло за реквизитом в виде спиннинга и червяков. Их я предполагала раздобыть у Димона – мужика, который днями напролет выуживал что‑то из нашей лужи, вероятно, надеясь на золотую рыбку.

— Ты чего на Таньку наехала, а? – выпучился на меня он и, не закрывая рта, с угрозой ласкал языком дальнюю и труднодоступную часть своего зубного протеза с чавкающим и цокающим звуком.

— Почему «наехала»? – отбивалась я. – Просто высказала независимую критическую точку зрения. Каждому писателю необходима сторонняя и объективная оценка его творчества, нужен кто‑то, кто укажет на сильные и слабые стороны текста, поможет в будущем избегать ошибок. Собственно, для этого и был придуман институт литературных критиков, – я могла бы еще продолжать и продолжать отбрехиваться, но Дмитрий не был настроен слушать.

— В общем, Софа, не нервируй наших девушек! Ты что, думаешь, люди сюда из Москвы сбежали, чтобы снова нервы трепать и напрягаться? Живи и давай жить другим.

— В общем, я поняла, что удочки не будет! – я развернулась и пошла в кают–комнату, где хранились пансионные принадлежности для активного отдыха: мячи, ракетки, велосипеды и удочки.

— Еще раз тронешь Таньку, у тебя возникнут проблемы, – пригрозил мне в спину старикашка.

— Да, да, конечно! Очень испугалась! – огрызнулась я.

— Для тебя будет лучше, если ты и вправду испугаешься.

Я слышала, что он сплюнул мне вслед. Фу, какой отстойник! На Танькином месте мне было бы стыдно, обнаружься у меня такие защитники.

На всякий случай я прошлась по корпусу, обнаружила, что листки с литературной критикой повсеместно содраны. Наклеила вместо них новые, добавив в текст еще парочку язвительных предложений и поставив свою подпись, – все равно все уже в курсе, что это моих рук дело. Взяла у белобрысого и косноязычного парнишки в кают–комнате удочку, белую булку и отправилась к озеру.

День выдался жарким, надо мною тут же сгрудился гурт слепней и мух. Рыба не клевала. Фирменная найковская бейсболка не защищала голову от солнца, а, наоборот, работала какой‑то грелкой. Казалось, что мою башку поместили в микроволновку и включили режим «гриль». А без нее глаза тут же начинали слезиться от слепящего солнца. По–хорошему, надо было вернуться во дворик пансиона под столетние тополя, зарыться в томик Чехова и орошать себя время от времени термальной водой. Но вернуться во дворик – значило принять открытый бой. Рукопашной мне не хотелось. Я высидела на самом солнцепеке три часа.

Не поймала даже захудалого ротана. И уже изрядно злилась и на себя, и на Таньку, и на не в меру возбудившийся Димкин инстинкт защитника. Слава богу, настало время полдника, и мне пришлось смотать удочки и двигаться в сторону столовой. Иначе у меня неминуемо случился бы солнечный удар.

Похоже, все то время, пока я скармливала озеру белую булку, за мной наблюдали. Как только я избавилась от удочек, директриса заведения – крашеная под баклажан тетка лет сорока зажала меня в коридоре и приперла своим плоским животиком к стенке. В течение всего разговора она не вынимала рук из карманов и от того делалась похожей на эсэсовку. Как будто бы она спеленала себя по рукам, опасаясь, что не удержится и начнет меня ими душить.

— Софья Аркадьевна, вы нарушаете правила пансионного общежития, – холодно и с нажимом говорила она. – Вы читали контракт и в курсе, что разжигание всяческой розни, конфликтов, создание нездорового психологического климата в коллективе у нас запрещены. По контракту из‑за ваших последних действий мы можем отказать вам в пребывании здесь. И без возврата уплаченных денежных взносов.

— Чтото я не припомню в контракте пункта, по которому я должна ампутировать себе мозг и натянуть презерватив на голову, то есть перестать критически мыслить и отказаться от выражения своей точки зрения.