Превыше всего - [41]

После ужина граф работал в библиотеке, а Кэтрин сидела в гостиной. От нечего делать она подняла крышку фортепьяно и пробежалась пальцами по клавишам. Увлекшись, она сыграла старинную балладу, грустную вначале и переходящую в бурное крещендо в конце.

— Действительно, я о тебе многого не знаю, — услышала она за спиной его голос. Кэтрин не удивилась. Она уже привыкла к его внезапным появлениям и чувствовала это по внезапно сгустившемуся воздуху, как бы отгораживающему ее от остального мира. Жаль, что именно сейчас он застал ее врасплох и она дала ему лишний повод для насмешек.

— Моя игра оставляет желать лучшего, — произнесла Кэтрин спокойным, вежливым, но недовольным тоном.

— Ты очень хорошо играешь, — возразил граф, раздражаясь.

Он решил, что такая податливость Кэтрин этой ночью была лишь притворством, а не выражением ее истинных чувств. Она ведет себя как ребенок, подумал граф, который все хочет попробовать сам, совершенно не подчиняясь никаким взрослым правилам. Она была настоящим сорванцом, непокорным и своенравным. Рубином среди бриллиантов. Кэтрин коротко кивнула. Комплимент был испорчен его снисходительным тоном. Он пришел за своей добычей, и она не собирается примиряться с ним. Она улыбнулась, встала из-за фортепьяно и одернула свою юбку.

— Иди в свою комнату, Кэтрин! — резко сказал он, убирая за спину большие руки. — В этом виде деятельности, которым мы займемся, ты великолепна. Я скоро приду.

Она вспыхнула. Это не было проявлением страсти или ее ожиданием. Она была возмущена его приказным тоном и гневом, который все еще стоял в зеленых глазах графа. Кэтрин покинула гостиную с таким достоинством и грацией, что ею могла гордиться даже Констанция. Она никак не могла добиться от своей воспитанницы ничего подобного. Но сейчас уроки Констанции очень пригодились. Кэтрин сумела справиться с подступающими к глазам слезами, а горделивая осанка помогла скрыть дрожь в ее напряженном от возмущения теле. Он не должен видеть ее боль!

Граф мог войти в любой момент, а она все еще не решила, как ей с ним себя вести. Изобразить из себя невинность, с неохотой подчиняющейся его страсти, или встретить его лежа в постели? Сосредоточиться мешало то, что она находилась сейчас в той комнате, где прошла их первая ночь, воспоминания о его объятиях и желание узнать, как у них пройдет вторая ночь. Она сама шла навстречу опасности, как мотылек, который летит к пламени свечи. Ей хотелось опять прижаться к нему, погладить его плечи, пощекотать пальцами его шею, поправит растрепавшиеся смоляные локоны. Она припомнила его руки, сжимающие бокал или небрежно лежащие на столике, сильную высокую шею, крупную гордую голову, и ощутила, как внизу живота прокатилась теплая волна. И в то же время в ней бурлил гнев. Как можно быть таким высокомерным, как можно осуждать невинного ребенка за то, что он не такой, как все? Этот человек смог довести ее до слез! Ее, которая не проронила ни единой слезинки, даже над могилой отца и матери. А этот негодяй, этот равнодушный граф своим надменным взглядом и жестокими словами заставил ее плакать!

Нет, она должна быть с ним холодна, как мраморная статуя, чтобы, едва прикоснувшись к ней, он тут же отшатнулся прочь. И уж конечно, самой не упиваться его объятиями. Кэтрин печально улыбнулась, понимая всю наивность этих мыслей.

У Кэтрин был такой обескураженный вид, когда граф вошел в комнату, что даже прошло раздражение, в котором он находился весь день. Взглянув на ее милое заплаканное лицо, он нежно улыбнулся. Неужели это она смогла вывести его из себя? Граф почувствовал угрызение совести. Неужели она хочет порвать с ним?

— Ты постоянно удивляешь меня, — мягко произнес он, разглядывая чуть припухшее от слез лицо и порозовевший нос, губы, созданные для поцелуев.

Кэтрин напоминала девочку, поудобнее устроившуюся на кровати в ожидании сказок, которые расскажет ей перед сном няня. Правда, у маленьких девочек не бывает таких великолепных атласных плеч цвета слоновой кости, нежных упругих грудей и соблазнительных бедер. Все ее прелести явно угадывались под мягкой простыней, которой она укрылась. В улыбке Фрэдди мелькнуло что-то хищное.

— Честь не является привилегией мужчин, милорд, — в тон ему ответила она. — Я же заключила с вами контракт.

Это было просто предлогом. И граф понял это. Глаза его смеялись.

— Я не потерплю в своей постели мучениц, Кэт. Страсть не уживается с благочестием, — сказал он, присаживаясь на край кровати и кладя руки на колени.

— Возможно, Бог услышал твои молитвы, — обольстительно произнесла Кэтрин.

Он склонился к ней ближе. Губы их разделял теперь лишь какой-то дюйм. Граф смотрел на ее грудь, колеблющуюся под легкой простыней. Нет, не страх заставляет дышать ее все чаще и глубже, не от гнева становится все горячее ее кровь, Фрэдди приподнял голову, и она увидела его полные вожделения глаза.

— Не думай, Кэтрин, что я намерен заставить тебя. — Странно, но похоже, что он называет ее полным именем только тогда, когда сердится. — Страсть — вот единственная сила, которая способна породить ответную страсть. Мне нужна любовница, с радостью вступающая в любовную игру, а не робкая женщина. Ты намерена стать моей или будешь сопротивляться и мне, и себе?