Превратности судьбы - [9]

— Не расстраивайся так, девочка. Да он и строчки бы не смог написать. Даже ради собственной жизни, которая, кстати сказать, была короткой. Глупец дал себя убить на дуэли. Ему было столько, сколько мне сейчас.

Я вздохнула с облегчением. Я вела себя, как китаянка. Китайцы почитают своих предков и поклоняются им. Было ясно, что мистер Фолкон подобных чувств к своим предкам не испытывал и не обиделся. Он стоял, положив руку на седло, его холодные глаза были задумчивы. Он смотрел куда-то за меня и, казалось, забыл о моем присутствии. Через минуту он оставил пони и подошел к большому черному пятну на земле. Каждую неделю сюда высыпали золу, когда чистили большую кухонную печь. Древесную золу раздувал ветер или смывал дождь. Сейчас там лежало несколько сильно обуглившихся палок. Чужак взял одну из них, подошел к стене, окружавшей миссию, и стал что-то рисовать.

Сначала я не могла понять, что он делает. Вдруг у меня перехватило дыхание. Под скрежет головешки о камень на стене появлялось лицо. Никогда бы не поверила, что такой рисунок можно сделать всего несколькими штрихами. Это было мужское лицо в несколько раз больше настоящего. Узкий подбородок, широкий рот, густые вьющиеся волосы почти до плеч, длинный нос, уголок рта приподнят в полуулыбке. И в завершение чуда небрежным росчерком чужак дорисовал глаза: угольные каракули на шершавом камне. Они жили, злобно смеялись.

Мистер Фолкон отшвырнул головешку и вытер руки. Кивнув на рисунок, он спросил:

— Знаешь его?

Я не могла говорить от изумления и только отрицательно покачала головой. Мистер Фолкон подошел к пони.

— Вполне вероятно, что в один прекрасный день ты его встретишь. И тогда он задаст тебе те же вопросы и прочтет ту же загадку. Я советую тебе не говорить ему, что ты меня видела.

— А что в этом плохого, сэр? — спросила я, чувствуя себя еще больше озадаченной.

— Что плохого? Я тебе скажу. — Он мрачно посмотрел на меня. — Он может подумать, что ты помогла мне отгадать загадку и что я тебе заплатил, чтобы ты не помогала ему. И тогда тебя ждет беда, Люси Уэринг, потому что этот человек опасен. У него дьявольский ум. Более безжалостного трудно найти.

Глядя на дерзкое, пугающее лицо на стене, я могла поверить: в глазах было что-то дьявольское. Однако, без всякой на то причины, я чувствовала, что, если и встречу когда-нибудь этого человека, не причинит он мне зла. В любом случае, маловероятно, что еще один чужак придет в Цин Кайфенг и станет задавать вопросы.

Мистер Фолкон подтягивал подпруги, и, пока я за ним наблюдала, у меня родилась идея. Он — англичанин, и деньги у него, наверняка, есть, хоть он и путешествует налегке. Если мне удастся выпросить у него милостыню, может быть, мне не надо будет идти на этой неделе в Ченгфу. Я бы и отсрочке на день обрадовалась.

Мне приходилось видеть, как работают нищие, и в деревне, и в Ченгфу. Я знала, что надо делать. Опустив плечи, скривив рот, уронив голову набок и немощно потирая руки, я принялась ковылять, волоча ногу.

— Пожалуйста, сэр, — заскулила я, — подайте немного денег, Христа ради! Хозяйка миссии очень больна, мне нужно кормить пятнадцать сирот. Нам нечего есть, сэр. Пожалуйста, помогите… — Голос по-настоящему дрожал, потому что, к моему удивлению, мне вдруг стало стыдно. Но ведь нечего же стыдиться, я всего лишь просила милостыню, а это лучше, чем воровать. Я ныла и умоляла, а слова застревали у меня в горле.

Он со всего размаху ударил меня по лицу так, что с меня слетела шляпа. Я чуть не упала.

— Как ты смеешь? — тихо, но яростно сказал он. — Ты — не какая-то там крестьянка, умирающая с голоду. У тебя есть преимущества: это видно по твоему лицу, голосу, походке! Как ты смеешь так опускаться?

Он вставил ногу в стремя и вскочил в седло, не дожидаясь ответа. А мне нечего было ответить, я слишком растерялась. Прижав ладонь к горящей щеке, я пыталась усвоить тот факт, что безобразный чужак и я живем в разных мирах. В его мире стыдно просить подаяние. В моем — в этом нет ничего позорного. Но часть меня принадлежала к его миру. Этот мир был в моей крови. Мне было стыдно настолько, что я почувствовала глубину его презрения.

Он сел на свою лошадь и посмотрел на меня пустыми синими глазами.

— Сдается мне, что ты — лгунья. Я не верю, что ты присматриваешь за детьми и что тебе доверяют принимать роды. Может быть, ты знаешь, о чем эти вирши, но солгала, что не знаешь? Что ж, будь по-твоему. Я сам найду то, что ищу. — Он пальцем указал на свой рисунок. — Но, ради бога, когда будешь лгать ему, берегись!

Наконец, я смогла говорить, хоть мой голос все еще дрожал. Мне хотелось извиниться и сказать, что я говорила ему правду. Хотелось попросить его пойти со мной и посмотреть на нашу кладовую, хотелось узнать, о каких преимуществах он говорил.

— Мистер Фолкон, — начала я, — простите меня, пожалуйста…

Не обращая на меня внимания, он развернул пони, похлопал его по шее, пришпорил и произнес:

— Пошел, Лунолов!

И был таков. Я смотрела, как он удалялся от меня галопом. Я видела, как он обогнул деревню и повернул на юг, в сторону, противоположную Ченгфу.

«Лунолов».