Превратности судьбы - [10]

Слово эхом отдавалось у меня в голове. Он назвал своего пони Луноловом, и среди моих сокровищ есть рисунок загадочного дома, который называется «Луноловы». Рисунок этот на грубом холсте сделан давным-давно такой же твердой и опытной рукой, как у Роберта Фолкона, создавшего необыкновенно живое изображение несколькими стремительными штрихами на шершавой стене.

У меня мороз пробежал по коже. Суеверный страх нашептывал мне, что я нечаянно разбудила безымянный призрак, который будет преследовать меня до тех пор, пока я не сделаю все, что нужно, чтобы он снова обрел покой.

Глава вторая

Я подняла чемодан и поплелась вдоль стены к воротам миссии. Солнце садилось. Я была уставшей, злой и пристыженной одновременно. Голова болела.

Вечером я сорвала злость на детях, а ночью меня мучили кошмары: я убегала от китайского великана с огромным кривым ножом. Я неслась во весь дух, а безобразный чужак несся рядом на своем Лунолове. Я звала на помощь, но он лишь поворачивал ко мне голову и кричал в ответ:

— Как ты смеешь просить подаяние?

Пролетая мимо меня, он повторял свою странную загадку. Когда я оглянулась, великан уже почти возвышался надо мной, но лицо у него изменилось, теперь это был злодей, портрет которого Роберт Фолкон нарисовал на стене, чтобы предостеречь меня.

Я проснулась и неподвижно уставилась в узкое окно, за которым уже бледнели звезды и рассвет разливался по небу. Как всегда бывает после кошмара, я проснулась с облегчением, но оно быстро улетучилось. Я знала, что не могу больше откладывать путешествие в Ченгфу ни на один день. И мне придется что-нибудь украсть: сегодня мы съедим все, что осталось.

Утро прошло как обычно, я делала свою ежедневную работу, гоня от себя все мысли. Казалось, боль отпустила мисс Протеро, и она была такой сонной, что у нее не было сил задавать неприятные вопросы, и я была за это благодарна. После раннего обеда я надела пальто и войлочные сапоги, дала необходимые указания Юлан, остававшейся за старшую.

— В котором часу ты вернешься, Луци? — спросила она, провожая меня до двери. На руках у нее была Кими.

— До наступления темноты вернуться не успею, — ответила я, — так что тебе придется кормить детей ужином. Дай им все, что есть, — поколебавшись, сказала я. — А если я задержусь… или что-то меня задержит, и я не смогу сегодня вернуться, возьми это.

Несколько недель назад я зашила серебряную монету за подкладку своей куртки. Это был мой неприкосновенный запас. Мисс Протеро всегда говорила, что нужно иметь что-нибудь на черный день, и я хранила монету на крайний случай. Если меня поймают в Ченгфу за воровство, этот черный день действительно наступит. Я пальцами оторвала нитку, вынула монету и протянула ее Юлан. Она со страхом посмотрела на меня и спросила:

— Но ты вернешься, Луци?

— Обязательно вернусь. Но ты уже взрослая, и, если случится что-нибудь непредвиденное, ты справишься. Этих денег хватит, чтобы прокормить всех несколько дней, если будешь экономить. А потом…

Мой голос сорвался. Я не могла даже представить себе, что Юлан будет делать «потом». Она с надеждой смотрела на меня, и я сказала:

— А потом ты будешь делать то, что нужно сделать в первую очередь.

Не дожидаясь ответа, я открыла дверь и пошла по широкой тропинке, ведущей к воротам.

Река, текущая у подножия нашего холма, делала широкую петлю, в которой и стояла деревня Цин Кайфенг. Она была слишком маленькой, чтобы иметь официального представителя власти. В Цин Кайфенг не было даже мирового судьи — низшей государственной должности. Деревня находилась под управлением мандарина Ченгфу, который вспоминал о ней только тогда, когда приходила пора посылать сборщиков налогов.

Дойдя до моста через реку, я оглянулась. Вон там, на вершине холма, стоит миссия, мой единственный дом. Это двухэтажное здание из серого кирпича с внутренним двориком, с двухъярусной крышей с загнутыми вверх краями и маленькой мраморной пагодой, оставшейся от храма. Пагода поднималась к небу в восточной части двора.

С одной стороны рос большой старый кедр, с другой — несколько олеандровых кустов и две сливы, на которые я смотрела из своего окна. Сливы были очень старые. Мисс Протеро говорила, что их было больше, но никто не помнил, когда деревья плодоносили в последний раз. Клочок земли, который я называла «нашей фермой», был в дальнем конце миссии, и мне не было его видно.

Торопливо шагая по дороге, я старалась унять волнение, но — напрасно. Мне нельзя попадаться на воровстве. Нельзя! Правителем Ченгфу был очень важный человек, мандарин третьего ранга, по имени Хуанг Кунг. Его имя наводило ужас на всех нарушителей закона. Всю жизнь я ходила через площадь перед «Дворцом правосудия», на которой наказания приводились в исполнение. Там, как на развлечение, собиралось множество людей, чтобы посмотреть на наказание плетьми или казнь. Однажды, случайно, я увидела палача — мрачную фигуру в черной кожаной куртке с большим кривым мечом. Мне было достаточно, смотреть я не осталась.

Я знала, что даже мандарин Хуанг Кунг не осудит меня на казнь за воровство, по крайней мере, в первый раз мне не отрубят голову. В наше время, на пороге двадцатого столетия, наказания были не такие суровые, как в прошлом. Тем не менее, если мне повезет, меня жестоко побьют. Но, скорее всего, мне отрубят руку, если мандарин, рассматривая мое дело, будет в плохом настроении, особенно, если увидит, что я — чужая, иностранка, дьявольское отродье. Хуанг Кунг был известен своей ненавистью к иноземцам, он всех их считал дикарями.