Превращенная в мужчину - [25]

Говорила одна только графиня. Она заметила, как внимателен становился Ян, когда ей удавалось уводить мысли в свое царство — в Войланд. Под конец она пустила в ход главный козырь: этим летом здесь будет охота с орлом!

Эндри подскочила. Ян, положив ножик и вилку, впился в нее глазами:

— Что ты говоришь, бабушка? С орлом?

— Да, с орлом! — подтвердила она. — Я получу его из Тироля от Волькенштайнеров на Роденэгге.

— Когда его привезут? — спросил студент.

— Через три, может быть, через две недели. С ним прибудет один из сокольничих, который проживет с полгода в Лесном Доме, чтобы обучить Гендрика. Этот за всю свою жизнь не видал орла — теперь поучится на старости.

Посмотрев на Яна, она спросила как бы мимоходом:

— Две-три недели — можешь ты остаться на такое время?

— Конечно, останусь! — воскликнул студент.

Тогда она подозвала Клааса, дала ему ключ и велела принести соколиный кубок. Открыла кожаный футляр, вынула большой старый кубок, сделанный нюрнбергским серебряных дел мастером Венцелем Ямницером.

В кубок вошла бутылка шампанского целиком. Графиня подала его Эндри.

— За что ты хочешь пить? — спросила бабушка.

— За соколиную охоту! — ответила девушка.

Взяв у нее из рук кубок, графиня передала его Яну и приказала пить с той стороны, где прикасались губы Эндри.

— Кому твой тост?

Он пил за Войланд. Тогда она сама взяла охотничий кубок и высоко подняла его:

— Я пью за тебя и за Эндри, я пью за вас обоих!

Отпила.

— А ты, мой мальчик, должен опорожнить кубок! — смеялась она. — В нем не должно остаться ни капли. Ты ведь студент, ты с этим справишься. А если еще хочешь — позови Клааса!

Она повернулась к Эндри.

— А ты займи-ка двоюродного братца. Подтянись немного — за ужином ты не сказала ни слова!

Их взгляды встретились. Эндри почувствовала: бабушка чего-то хочет от нее. Она не знала, чего именно, но чувствовала, что сделает это. Потому что бабушка хочет того, что и она сама хочет.

— Да, бабушка, — прошептала она и вышла.

* * *

Вернувшись, Эндри застала Яна у стола с серебряным кубком в руке.

— Пойдем в большой зал, — сказала она. — Я велела развести огонь. Клаас принесет вина.

Она сидела у камина. Ян пил. Охотничий кубок мастера Ямницера был уже опорожнен. Эндри снова наполнила его.

— Бабушка рада, что ты останешься на орлиную охоту, — сказала она.

— О, я еще не знаю! — ответил он.

Она спросила:

— Что ты думаешь делать, когда уедешь?

Он сказал уклончиво:

— Сдавать экзамены, ты же знаешь!

— А затем, что затем? — настаивала она.

Ян пожал плечами:

— Не знаю. Что-нибудь уж найду. А ты, Приблудная Птичка?

Она пригубила вино.

— Я, — сказала она медленно, — остаюсь в Войланде. Жду тебя, пока ты кончишь курс, — тогда выйду за тебя замуж.

Он засмеялся.

— Ты уже мне это один раз говорила. Когда мы сидели вместе с тобой под солнцем на барже на Рейне. Помнишь еще?

— Конечно, помню. Тогда ты меня высмеял.

— То же и теперь, — воскликнул он. — Почему я должен на тебе жениться?

— Потому, что бабушка хочет этого, и потому…

Он перебил:

— Бабушка? Она это сказала?

— Нет, — ответила Эндри. — Но я отлично знаю, что она этого желает. И я также этого хочу, и ты — тоже.

— Нет, нет! — воскликнул он резко. — Я этого вовсе не хочу. И имею для этого серьезные основания. При браках между родственниками дети рождаются идиотами. Ведь мы с тобой двоюродные брат и сестра.

Она щелкнула языком:

— Ах, мы только так говорим! Ты ведь не настоящий мой двоюродный брат, ты это знаешь. Твоя мама была дочерью сестры дедушки. Капелька крови от прадедушки — какое тут родство? А, кроме того, я в это не верю! Мы в Войланде случаем собак, козлов, йоркширских свиней; кур, гусей и уток всяких сортов — всегда самую близкую родню. Достаточно, если только иногда возьмем немного свежей крови. Молодые выходят такие же, как и старые, часто лучше, потому что мы выбираем лучшие экземпляры. Никакого вырождения незаметно. А это большей частью сестры и братья. У меня нет никакой боязни. Я вышла бы за тебя замуж, если бы ты даже был моим братом.

Ему вдруг стало жарко! Он приложил к губам кубок и пальцами схватил ее руку.

— Да, ну так хорошо!.. — прошептал он.

— Что ты под этим подразумеваешь: «так хорошо»? — спокойно спросила она.

Он смутился и покачал головой.

— Да ничего. Ты этого не поймешь. Поговорим лучше о чем-нибудь другом. Эндри! Это ведь не к спеху! Ты еще незрелая слива. Слишком молода для замужества.

— Слишком молода? — вскричала она. — Маме было семнадцать лет, когда она вышла замуж, а бабушке даже шестнадцать. Спроси ее! Ты должен еще сдавать экзамены, еще некоторое время будем женихом и невестой — и я достаточно вырасту.

Он оборонялся:

— Я думаю, ты слишком молода для меня. Я старше тебя на шесть лет. Теперь ты слишком молода, а позже — будешь слишком стара. Разве ты этого не понимаешь? Женщина стареет быстрее мужчины. Когда тебе стукнет сорок, ты будешь старухой, слишком старой для меня.

Она покачала головой:

— То слишком стара, то слишком молода! Как тебе угодно. Ты думаешь, я не знаю, что все это — только глупые отговорки? Что было в письмах, Ян?

Он невольно сунул руку в карман.

— Письма? Это — ничего, это — только… — Он прервал себя, взял ее руку, погладил ее.