Превращение - [9]

— Не беспокойся, я знаю, что тебе нужно.

Меня разбирал смех, но я лишь отвернулся и плечом толкнул прикрытую дверь.

— Вик, давай сюда! — крикнул я, глядя поверх разноцветных волос Джеки. Потом взглянул на нее. — Ты-то сама поди уже закинулась?

Джеки провела пальцем по моей руке, поводила по краю тугого рукава футболки.

— Если бы закинулась, я бы не стала тратить время на разговоры.

Я похлопал ее пальцами по руке, пока она не сообразила, чего я от нее хочу, и разжала ладонь. Там ничего не оказалось, но она порылась в кармане джинсов и вытащила оттуда смятый полиэтиленовый пакетик. Внутри обнаружилось несколько ядовито-зеленых таблеток с выбитыми на каждой двумя буквами «Т». Кроме того, на них еще значилось «А+» — максимум по «приходу», но кто знает, что там было на самом деле.

В кармане у меня зазвонил телефон. Обычно я жду, когда включится голосовая почта, но, поскольку Джеки по-прежнему стояла ко мне вплотную, едва не утыкаясь в меня носом, я ухватился за этот повод свернуть разговор.

— Да!

— Коул, хорошо, что я до тебя дозвонился. — Это был Берлин, мой агент. Говорил он, как всегда, напористо и стремительно. — Ты только послушай: «Группа „Наркотика“ штурмом взяла музыкальный олимп со своим последним альбомом „Все тринадцать“. Этим релизом ее талантливый, но эпатажный солист, Коул Сен-Клер, которого многие уже сбросили со счетов, — (прости, приятель, из песни слова не выкинешь), — вновь завоевывает утраченные позиции, доказывая тем самым, что самый первый его релиз, состоявшийся, когда ему было шестнадцать, не был случайным везением. Все трое…» Ты меня слушаешь, Коул?

— Нет, — сказал я.

— Очень зря. Это Элиот Фрай пишет, — заявил Берлин. Я ничего не ответил, и он продолжил: — Ну помнишь, Элиот Фрай, который назвал тебя угрюмым детсадовцем без тормозов за клавиатурой? Тот самый. Все, теперь вы в шоколаде. Он запел совсем по-другому. Это успех, приятель.

— Потрясающе, — сказал я и отключился. — Я беру весь пакет, — бросил я Джеки. — Скажешь Виктору. Он у нас заведует кошельком.

Да, Виктор заплатил за таблетки. Но решение взять их принял я, так что, наверное, это все-таки была моя вина.

Или, может, во всем была виновата Джеки, которая не сказала нам, что это за дрянь, но чего еще можно было ожидать от клуба «Джозефина»? Новые снадобья появлялись там еще до того, как становилось понятно, к чему они могут привести. Неизвестные колеса, новейшие порошки, загадочные переливчатые эликсиры в пузырьках. Мне случалось подбивать Виктора еще и не на такое.

В темном холле Виктор проглотил одну зеленую таблетку, запив ее пивом; Джереми со своим «мое тело — храм» пил чай и молча наблюдал за ним. Я бросил в рот сразу несколько штук и запил их пепси. Не помню, сколько их было. К тому времени, когда мы вышли на сцену, я уже жалел об этой сделке. Таблетки не действовали: я не испытывал совершенно никаких ощущений. Мы принялись играть; толпа на танцполе всколыхнулась, подалась к сцене, они тянули к нам руки, выкрикивали наше название.

Виктор что-то завопил им в ответ из-за своих барабанов. Его перло не по-детски, таблетки Джеки все-таки действовали. С другой стороны, Виктору всегда нужно было очень немного. Стробы хаотически выхватывали из темноты участки танцпола: то чью-то шею, то губы, то бедро, трущееся о другого танцора. В висках у меня грохотало в такт с барабанами Виктора, сердце колотилось с удвоенной скоростью. Я снял с шеи наушники и натянул их на уши, пальцы ощутили разгоряченную кожу. А девицы начали вопить мое имя.

Почему-то я все время натыкался взглядом на одну и ту же девицу; на фоне черной майки кожа ее казалась ослепительно белой. Она выкрикивала мое имя, как будто оно причиняло ей физическую боль; зрачки у нее были так расширены, что глаза казались черными и бездонными. Чем-то она неуловимо напоминала сестру Виктора — то ли вздернутым носиком, то ли низко посаженными джинсами, непонятно каким чудом державшимися на тощих бедрах. Только Энджи на пушечный выстрел не подошла бы к подобному клубу.

Внезапно меня словно понесло куда-то. Голоса, хором выкрикивавшие мое имя, больше не отзывались ознобом, и музыка зазвучала тише, чем стук моего собственного сердца, и перестала казаться чем-то важным.

Именно в этот момент я должен был вступать, чтобы разбавить голосом безостановочную дробь, которую выбивал Виктор на своих барабанах, но мне почему-то не захотелось, а Виктора так плющило, что он ничего не заметил. Он приплясывал на месте, и казалось, ему мешают оторваться от земли только барабанные палочки в руках.

Прямо передо мной, в толпе голых животов и вскинутых в воздух потных рук, неподвижно стоял какой-то мужик. Лазерные вспышки и лучи стробов время от времени выхватывали его из мрака, и я, точно завороженный, смотрел, как напирают на него со всех сторон подергивающиеся в танце тела, а он все так же неподвижно стоит на месте. Он глядел на меня, задумчиво хмуря низкие брови.

Я уставился на него в ответ, и на меня вдруг повеяло запахом дома, оставшегося далеко-далеко от Торонто.

Я не знал, настоящий он или просто мне мерещится. Может, мне вообще примерещилось все в этом чертовом клубе?