Преторианец - [104]

– Нет, не надо. Просто скажи ему, что я вернулся, так что, когда утром труба сыграет побудку, пусть он возвращается к своим обычным обязанностям.

– Есть, господин.

Центурион молча смотрел на них, пока Макрон не покашлял.

– Что-нибудь ещё, господин?

– Не знаю, не уверен… Вам мне больше нечего сообщить?

– Не понял, господин? – невинным тоном осведомился Макрон.

– Меня интересует, есть ли у вас какие-то конкретные приказания на сегодня?

– Приказания, господин? – вмешался Катон. – Не понимаю.

– Перестань валять дурака, Капитон. Ты, Калид и я достаточно хорошо знакомы с центурионом Синием и его друзьями, чтобы понимать, что мы намеревались сделать. Так что не стоит притворяться, что вы не в курсе дела. Ещё раз спрашиваю: Синий отдавал вам какие-нибудь приказания на сегодняшний день? – Тигеллин чуть подался вперёд, пристально изучая взглядом то Макрона, то Катона. – Ну?

Катон почувствовал, как быстро забилось у него сердце, и даже испугался, что эта внутренняя дрожь может как-то проявиться в выражении лица. Он постарался сохранить спокойное, нейтральное выражение, глядя на центуриона немигающими глазами. Было искушение отрицать всё и вся и вообще сыграть тупого недоумка. Но было понятно, что Тигеллину известно об их связи с Освободителями, видимо, из разговоров с центурионом Синием или, возможно, с каким-то другим заговорщиком, более высокого ранга в их иерархической цепочке. Также понятно, что он подозревает, что их приказы от него самого скрыли.

И внезапно его осенило. Катон понял, что Тигеллин боится точно так же, как и он сам. Если его хозяева и впрямь отдали какие-то специфические приказы либо Катону, либо Макрону, либо им обоим, то становится ясно, что ему они не до конца доверяют и не желают делиться с ним подобной информацией. Хуже того, они вообще могут разувериться в Тигеллине, не доверять ему теперь до такой степени, что вполне способны организовать ещё одно, отдельное покушение на императора, если Тигеллину ничего не удастся сделать. Катон чувствовал, что отвечать нужно быстро, прежде чем центурион не навалился на Макрона. И он принял решение. Если Освободители намерены в самое ближайшее время попытаться свергнуть императора, значит, необходимо разрушить их планы.

– Да, господин, – осторожно ответил он. – Синий сообщил мне о данном тебе приказе и сказал также, что именно мне нужно будет довершить дело с убийством, если у тебя это по какой-то причине не получится.

Тигеллин глубоко вдохнул и выпустил воздух сквозь сжатые зубы.

– Понятно. И ты не хотел мне об этом сообщать?

– Центурион Синий велел мне наблюдать за тобой и действовать по обстановке. Но он не сказал, что мне следует сообщить тебе об этом приказе. Я так понял, что либо ты уже в курсе дела, либо тебе про это знать не положено, про моё участие в покушении.

Тигеллин некоторое время пристально смотрел на Катона, потом перевёл взгляд на Макрона:

– А ты? Что тебе известно об этом, Калид?

– Ничего, мой господин, – правдиво ответил Макрон.

Тигеллин повернулся обратно к Катону:

– Как это так, интересно?

Катон пожал плечами:

– Если тайной с кем-то поделиться, это удваивает риск, господин. Может быть, именно поэтому Синий велел мне наблюдать за тобой.

– Может быть, – задумчиво сказал Тигеллин. – По крайней мере, теперь я знаю, как ко мне относятся наши добрые друзья, Освободители.

– Господин, я не уверен, что мне следовало сообщать тебе всё это. Синий не указал конкретно и чётко, как мне себя вести с тобой. Однако, возможно, самое лучшее в такой ситуации, это чтобы он и не узнал о нашем разговоре.

На лице Тигеллина появилась хитрая улыбочка.

– Я ничего ему не скажу, Капитон. Пока что. Но в будущем, если Синий что-то тебе сообщит, немедленно информируй меня. Это понятно?

– Не уверен, что это разумное решение, мой господин.

– Уверен, что не самое разумное. Однако, если я скажу Синию, что ты так легко проболтался, сомневаюсь, что он будет и впредь считать тебя надёжным или незаменимым участником заговора. Тебе всё понятно? В будущем, если он что-то скажет тебе, ты тут же передашь это мне. Если не передашь, я тебе устрою разные неприятности, и весьма опасные. Понял?

– Да, господин, – ответил Катон. – Как прикажешь.

– Отлично. А теперь ступайте. Мне надо вымыться и почиститься.

Катон с Макроном отступили в сторону, и Тигеллин прошёл между ними, оставив за собой шлейф отвратительной вони. Они смотрели ему вслед, пока он не дошёл до конца колоннады и не убрался в свою квартиру, закрыв за собой дверь.

Макрон повернулся к Катону с ледяным выражением на лице:

– В чём дело? Мне ты почему-то никогда не говорил о приказаниях Синия.

– А это потому, что он никогда мне ничего не приказывал.

– Что?! – Макрон нахмурился, потом ткнул пальцем в сторону квартиры центуриона. – А ему ты зачем так сказал?

Катон посмотрел по сторонам, удостоверился, что их никто не может услышать, и ответил:

– А что ещё я мог сделать? Если бы я сказал «нет», Тигеллин мог подумать, что я вовсе не старался убить императора, а, наоборот, пытался его спасти. Мне нужно было убедить его, что мы в одной лодке. – Катон помолчал, давая другу возможность обдумать это его объяснение, потом продолжил: – В любом случае, это должно нам помочь, если Тигеллин станет теперь подозревать, что центурион Синий и остальные Освободители ведут с ним двойную игру. Так сказать, разделяют и властвуют. И ещё это поможет, если он станет считать, что имеет над нами какую-то власть. Такие люди очень склонны слишком много болтать, если слишком многое принимают на веру, как данность.