Претерпевшие до конца. Том 1 - [91]

Больше не ходила Ольга в ту «обитель муз». Жорж смеялся потом, подкалывая дядю Котю:

– Много я разных весёлых заведений видал, грешен, но твоя «обитель муз» всем притонам притон! А поэты твои – поросята и только! Тоже мне Пушкины…

Ольга мужа одёргивала. Как ни тошно было от царившей в дядюшкином доме атмосферы, да ведь на его шее сидели. Благодари уж за гостеприимство и терпи, не выказывай норов. Да к тому ещё имея полковничий чин… Дядюшка нынче в силе, хоть какая-то защита. А без него – далеко ль до беды?

Правда, всё чаще думала Ольга, что лучше бы съехать куда-нибудь. Слишком дурно влиял дядюшкин дом с его богемностью на мужа. Давал простор для гусарства, которое позабыть бы пора! Да ещё и Рива эта с её театром! Зачастил туда Жорж. Там он, как в цыганском таборе, чувствовал себя на своём месте. Там он со своим обаянием и звучным баритоном сразу своим стал. Ольга прощала ему эти слабости, понимая, что так он прячется от реальности, от надломленной своей жизни, забывается. Да только самой-то как было жить? В чём забвения искать?

Вот, и теперь веселились они. О ней и не вспоминая. Не годится она для весёлых застолий, не тот характер, и актёрских способностей нет, чтобы лгать натурально. Так и осталась не нужна ему. Поди и раскается скоро, что в минуту печали связал с нею жизнь. Хотя ведь это просто теперь стало исправлять по новым законам… Но Жорж, конечно, не пойдёт на такое. Не пойдёт, не дойдёт… Перед Богом венчаны. Бога не обмануть… То-то же, что не обмануть. Стало быть, терпеть надо, коль сама себе такую судьбу выбрала.

Ольга умыла лицо ледяной водой и прошла в гостиную. Там за столом продолжалось пиршество. Во главе стола восседал дядя Котя в халате и с сигарой в зубах. На диване расположились уже заметно захмелевший Жорж с гитарой и смеющаяся Рива.

– Ба! Печаль наша пришла! Птица Сирин! – воскликнул дядюшка, завидев Ольгу. – Ты уж не с похорон ли, племянница?

– Почти, дядя.

– Вот как? И кто же преставился?

– Государь, – тихо ответила Ольга и перекрестилась.

В комнате повисло молчание. Жорж отложил гитару, приподнялся:

– Что с ним случилось?

– Его расстреляли. Сегодня ночью… Так сообщают газеты.

Муж заметно взволновался. Дрожащей рукой наполнил рюмку:

– Царствие небесное! – осушил залпом и смахнул слезу.

Ольга с тоской посмотрела на него. Как же самонадеянна она была, полагая, что новая жизнь ещё возможна… Нет, не будет никакой новой жизни. А только дальнейшая погибель… И ничем она не в силах помешать…

– Простите, я очень устала… Пройду к себе…

И словом не остановил никто. Но и то ладно, что песен не продолжили, утихли перед вестью скорбной. Пройдя в их с Жоржем комнату, Ольга распустила волосы, давая отдых усталой от тяжести шпилек голове, и стала раздеваться. В этот момент вошёл муж, замялся на пороге, затем притворил дверь:

– Тебя почти весь день не было…

– Ты заметил?

– Да, я тебя ждал…

– Я этого не заметила.

– Просто ждать пришлось слишком долго… Где ты была?

– У Шурочки, я тебе говорила.

– А… – Жорж поморщился. – Даже в детстве противнейшее создание было… А теперь и вовсе медуза-горгона! Видел я её фотографию в газете. С её носатым мухомором… – он помолчал. – Насчёт Государя – горько… Но этого следовало ожидать. Это закон революций… Жаль его. Сдался без борьбы… Хотя и я…

– Что ты?

– Я тоже не могу, как оказалось, бороться с ними. И не вижу смысла. Знаешь, Ляля, я долго думал… И понял, что и не должно бороться с ними. Служить надо не власти, не идеям, а Родине, правда? А Родина – это гораздо больше, чем тот или иной строй. Родина – это, прежде всего, наша земля. Сейчас на ней установилась новая власть. Большевики. И иной нет… И те, кто пытаются ей противостоять, лишь умножают насилие и разруху. Необходимо для России сейчас как можно скорее завершить междоусобицу и начать наводить порядок, заново строить государство, все его институты… Это огромная работа! Для которой нужны люди… И я считаю, что долг каждого настоящего патриота сегодня во имя прекращения кровопролития, во имя скорейшего восстановления нашей Родины включаться в эту работу. Не откладывая.

– Ты решил поступить на службу большевикам? – спросила Ольга, быстро поняв, чему служит столь длинная и сбивчивая преамбула.

– Не большевикам, а России, – поправил Жорж. – Я зарёкся служить какой-либо власти. Власти, как выяснилось, могут меняться по несколько раз за год. Как русский офицер, я служу только России.

– И где же ты теперь будешь служить?

– В РККА.

– У Троцкого…

– Ляля! Это всё частности! Троцкие, Сухомлины, Ленины, Николаи – это всё преходящее. А Россия – вечна! И России нужна армия. А армии – офицеры. Разве я не прав?

Жорж приблизился к Ольге, обвил руками её талию, коснулся несколько раз горячими губами обнажённых плеч, повторил шёпотом:

– Так я прав? Прав же?

– Да… наверное… – неуверенно откликнулась Ольга, смягчаясь от мужниных ласк и в приливе нежности забывая недавний ропот на его невнимание.

…С первыми проблесками рассвета она подумала, что жизнь всё-таки становится всё страшнее. Сквозь застилающую глаза пелену слёз она смотрела на спящего рядом мужа. Он теперь красный командир… Военспец… Большевик… Во имя служения России… Верит ли он в это сам? Хочет верить. Чтобы не чувствовать себя трусом и предателем, как тогда, когда славил Временное правительство. Чтобы не видеть перед собой глаз застрелившегося друга. Чтобы в какую-то ночь не вскрикнуть в слезах: «Я подлец!» Несчастный, слабый человек… И её он делает такой же. За тысячи вёрст отсюда сутки назад свершилась величайшая трагедия. А что же они? Она – что же? Так ли следовало эту ночь провести?