Претендентка на русский престол - [56]

– Хорошо, идем.

Несмотря на ранний час, какой-то оборванец уже слонялся вдоль улицы, а старик нищий сидел на паперти церкви Сант-Элиджио-дельи-Орефичи. Один из них бил баклуши, другой просил милостыню уже много дней подряд; оба так и обшаривали взорами всякого, кто входил на виллу Роза или выходил из нее.

Впрочем, таких людей можно было пересчитать по пальцам одной руки. Из обитателей виллы это была Луидзина, а навещали их только синьора Дито да изредка ее муж.

С некоторых пор Агата зачастила на виллу Роза. Со стороны это выглядело так, как если бы хозяйственная, опытная синьора взяла под свое покровительство соседей, внезапно оставшихся без прислуги; и поскольку все хлопоты упали на плечи Луидзины, то синьора Агата каждое утро выводила ее за покупками.

День начинался с посещения пекарни, где брали только что испеченный хлеб. Поскольку же всем было известно, что хозяин пекарни – дядюшка Агаты, то никого не удивляло, что она приходила к нему сама и приводила новых покупателей. В пекарне никто, кроме самого дядюшки Фроло, не знал, что племянница и ее подруга поднимаются каждое утро в каморку, где он вел свою бухгалтерию, не для того, чтобы выпить по стаканчику холодного лимонада или отведать горячих булочек, но чтобы спрятать в огромный сундук, стоявший в углу, все новые и новые вещи: платья, чулки, башмаки, накидки, платки, шляпы, белье – все, что нужно для женщины в долгом путешествии.

Потом Лиза и Агата шли на рынок и возвращались, нагруженные продуктами.

Все их предосторожности и хитрости необходимы были потому, что после убийства Фальконе с виллы Роза не сводили глаз какие-то подозрительные личности; и вели они себя столь нагло, что даже не считали нужным скрывать слежку.

Сколько раз Лиза просыпалась по ночам от того, что слышала скрип песка под чьей-то осторожною стопою! Однажды сквозь дрему она почувствовала опасность и, вскинувшись, увидела чье-то мутное, бледное лицо, прильнувшее к стеклу. Не закричала только потому, что онемела от страха. Однако у нее хватило смелости украдкой встать и, внезапно распахнув створку, ударить ею разбойника по голове. Тот мешком свалился в колючий розовый куст и, тихонько подвывая, бросился наутек. Больше в сад никто не заходил.

Лиза и Августа не сомневались, что их преследуют не грабители: скорее всего орден, уничтожив единственного защитника русской наследницы, решил пока не трогать ее, но и не сводить с нее глаз. Лиза предполагала, что мессиры ордена вновь ищут связи с кем-то из возможных преемников больной императрицы, потому и держат Августу под надзором, не то выжидая удобного случая для начала новых переговоров, не то вычисляя вероятность ее восшествия на престол, не то просто решив сделать невозможным ее возвращение в Россию до тех пор, пока не найдут там себе достойного ставленника. Августа придерживалась именно такого мнения, но это не имело для нее никакого значения. Как, впрочем, и все остальное.

Лиза оказалась права: Фальконе и княгиня были убиты одним ударом. Августа так привыкла таить истинные свои чувства от окружающих, что выглядела и держалась почти как прежде, разве что исхудала до полупрозрачности да лишилась последних остатков молодой, беззаботной веселости. Тот взрыв чувств, который видела Лиза в день гибели графа, был единственным и случайным. Казалось, Августа, рухнув тогда на окровавленную мостовую безутешною возлюбленной, поднялась молчаливой вдовой, утратившей всякий интерес в жизни, кроме одного: возвращения в Россию.

В тщательно подавляемой и глубоко скрытой страстности ее натуры всегда было нечто обреченное. Теперь же она и вовсе напоминала Лизе приговоренную к смерти, которая ждет эшафота почти с нетерпением, ибо он избавит от мучений. Этим эшафотом для Августы был вожделенный трон, которого она положила себе добиться во что бы то ни стало – не из властолюбия, не из тщеславия или алчности и даже не из любви к своей стране. Лиза ощущала, что Августа винит в смерти графа только себя (так же как и в смерти Хлои и болезни фрау Шмидт, чье здоровье ухудшалось с каждым днем), порою даже ненавидит страну, которая требует от нее все новых и новых жертв, ничего не давая и даже не суля взамен. Августе теперь нужен был российский престол для того лишь, чтобы, взойдя на него, сказать себе: «Да, я потеряла свою единственную любовь, да, я загубила свою жизнь, но мой возлюбленный погиб ради того, чтобы я взошла на сей трон, а значит, я должна царствовать».

Дух Августы был тяжко болен, но не слабость, а только скорбь отображалась в лице ее. Взор порою становился таким отсутствующим, словно душа ее бродила где-то в уединенной дали, и уж там-то она всегда была рядом с Петром, и ничто не мешало их встречам и взглядам. Это были сны наяву, сопровождаемые слышной только Августе музыкой печали, между тем они не помешали ей измыслить тот самый хитроумный план, выполнение которого теперь, изо дня в день, неуклонно приуготовляла Лиза с помощью синьоров Дито.

Пришлось довериться Агате и Джакопо. Риск был огромен, но, по сути дела, супруги сами предложили свою помощь. Как Лиза и ожидала, проницательный Джакопо Дито давно почуял полуправду существования виллы Роза, но он всей душой жалел княгиню; кроме того, его итальянская романтичность и благородная экзальтированность теперь каждодневно получали самую лучшую пищу для своего утоления. Лиза не сомневалась, что он считал план Августы слишком медлительным, пресным и предпочел бы что-нибудь с выстрелами, погонями, каждоминутными опасностями… Впрочем, несомненно, это все еще ожидало их. Поэтому следовало ценить хотя бы временное затишье.