Преступный викинг - [17]

— Хватит меня разглядывать, Дождик.

— Что? — дернулась Рейн, смущенная тем, что он поймал ее за изучением его лица. — Я восхищена твоими боевыми шрамами.

— Лгунья. — Он окинул ее презрительным взглядом, потом с отвращением отвернулся. — У меня неподходящее настроение сегодня для шуток. Уйди и оставь меня одного.

Он устало потер глаза.

Резкость Селика обидела Рейн, и она продолжала, понимая, как это глупо, упорствовать.

— Откуда у тебя шрам на лице? Ты получил его в каком-нибудь дурацком сражении, где рубил людей направо и налево? Или муж одной из женщин, с которыми ты развлекался, пришел не вовремя? Нет, дай мне подумать. Наверно, ты бежал, споткнулся и…

— Ты не угадала.

Ледяные серые глаза Селика испугали Рейн, и она внезапно поняла, что в них прячется тот кошмар, о котором она не хотела ничего знать. Она встала, собираясь уйти, но Селик грубо толкнул ее обратно на валун.

— Ты спросила, глупая. Теперь оставайся и слушай. Твой отец Торк и я были рыцарями в Йомсвикинге. Когда Торк был ребенком, его брат Эрик — его называли Кровавый Топор — беспощадно преследовал его. Он даже отрубил ему мизинец на правой руке, когда Торку было всего пять лет. В конце концов Торк ушел в рыцари Йомсвикинга. Это был единственный способ скрыться от его безжалостного честолюбивого брата.

— Селик, прекрати. Извини меня. Я не хотела напоминать тебе об этих печальных временах.

Но Селик продолжал свой ужасный рассказ:

— В конце битвы в Йомсвикинге, перед смертью твоего отца, наш враг Айвар — Айвар Безжалостный — отрубил ему оставшиеся Пальцы на руке и смертельно ранил мечом в бок. И это было после того, моя миролюбица, как Айвар срубил головы дюжине наших друзей.

Слезы покатились по щекам Рейн. Она не хотела знать этих кошмарных подробностей из жизни ее отца и Селика. Она не хотела соглашаться, что есть оправдание насилию в их жизни. Нет оправдания битвам и войнам. Она всегда в это верила. И все еще продолжала верить.

Губы Селика цинично искривились, хотя он должен был заметить, как изменилось ее лицо.

— В тот день мне повезло больше других. Айвар хотел вырвать мне глаза, но оставил на память только это. — Он прикоснулся к длинному шраму.

Рейн протянула руку, чтобы погладить его, но он оттолкнул ее.

— Побереги свою жалость для других.

— Я только стараюсь понять тебя и то странное время, где я оказалась, Селик. Я знаю, что все время, вроде, обвиняю, но…

— Избавь меня от объяснений, женщина. Меня не волнует, что думаешь ты или кто-нибудь еще. Моя голова лежала на плахе в тот день, и с тех пор я никогда не боялся глядеть в лицо смерти. Я приветствую ее.

— Твоя голова лежала на плахе? — задохнулась Рейн.

— Да. — Жесткая усмешка скривила его губы. — Ты хочешь послушать об этом?

Рейн в ужасе смотрела на него, а он беспощадно продолжал:

— Я был чертовски красив в те дни, твоя мать так говорила, и тщеславен, как петух. Когда пришла моя очередь, я смеялся над Айваром, прося, чтобы мне подняли мои красивые волосы во время казни и не запачкали их кровью.

Вспоминая, он провел рукой по своим длинным волосам.

— Селик, я не хочу больше ничего слушать. Остановись.

Он не обратил внимания на ее мольбу.

— Толпе, которая наблюдала за казнью известных рыцарей Йомсвикинга, понравилась моя дерзость, и они уговорили Айвара удовлетворить мое желание. Он вызвал вперед воина из дворян, одного из своих самых храбрых рыцарей, и приказал ему встать впереди и держать мои сплетенные волосы, освобождая шею для палача. В последний момент я вполне обдуманно рванулся назад, и меч отрубил рыцарю руки.

У Рейн перехватило дыхание, и она в ужасе закрыла рот ладонью. Ее вскрик, как эхо, повторили те женщины, которые подошли поближе послушать рассказ Селика. Селик, казалось, не замечал никого, погрузившись в страшные воспоминания.

— Несмотря на злость, народ приветствовал мою храбрость и потребовал от Айвара сохранить жизнь мне и остававшимся в живых рыцарям, в том числе и твоему отцу. — Вернувшись в настоящее, Селик гордо задрал голову, и голос у него звучал язвительно. — Теперь ты знаешь историю моего шрама. Ты счастлива, Дождик, что твои ехидные вопросы разбудили мою кровавую память?

— Нет, Селик не счастлива. Иногда я говорю не подумав, — устало сказала она, но не удержалась и коснулась слова «месть» на его мускулистом предплечье. — А когда ты сделал себе этот шрам?

Глубокое рычание, похожее на рев разъяренного медведя, родилось в груди Селика, прокатилось по гортани и вырвалось яростным криком. Он прыгнул вперед, схватил Рейн за плечи, оторвал от земли и поднял так, что ее глаза оказались на уровне его глаз. Она почувствовала его дыхание, когда он яростно прорычал:

— Никогда, никогда не спрашивай меня об этом. Если тебе дорога жизнь, презренное отродье Локи, не пытайся об этом узнать, или, клянусь, я сверну тебе шею, как жалкому цыпленку. — Он встряхнул ее так, что, казалось, все мозги должны были вылететь у нее из головы. — Ты поняла, женщина?

Рейн не могла выдавить ни звука сквозь сжатые зубы, но все-таки нашла в себе силы кивнуть.

— Хозяин, хозяин!

Селик замер, когда резкий окрик проник в его затуманенное яростью сознание.