Преступники-сыщики - [60]

Я уже собиралась смириться с тем, что именно заброшенность Дома-на-продажу вызвала к жизни эти давние воспоминания и что они незримой иглой чуть не пронзили мое сердце, как вдруг однажды вечером дверь отворилась и Фоббинс, едва сдерживая смех, объявила:

– Мистер Иавис Джарбер, мадам!

Вслед за этим порог неспешно переступил мистер Джарбер и воскликнул:

– Софонисба!

Вынуждена признать, что да, именно так меня зовут. Когда меня нарекли этим именем, оно выглядело милым и вполне уместным; но теперь, много лет спустя, стало старомодным, а в его устах – еще и высокопарно-комичным. По этой причине я резко бросила в ответ:

– Я прекрасно помню, как меня зовут, Джарбер, и потому вовсе необязательно произносить мое имя вслух.

В ответ на такое замечание этот возмутительный и смешной человек поднес кончики всех моих пяти пальцев правой руки к своим губам и вновь воскликнул, сделав ударение на третьем слоге:

– Софони́сба!

Я не зажигаю лампы, поскольку не переношу запаха керосина и привыкла обходиться восковыми свечами. Посмотрев на старинный канделябр, так удачно подвернувшийся под руку, я решительно заявила ему: если он еще раз позволит себе подобную выходку, я отобью этим предметом пальцы его ног. (Со стыдом должна признать, что, сказав Джарберу такую фразу, я не сомневалась – ему было очень больно.) Но, право слово, в наши с ним годы это уже слишком. Правда, в парке Уэллса до сих пор есть оркестровая площадка, где я на глазах у многочисленной толпы исполнила с Джарбером старинный менуэт, изрядно потоптавшись по его ногам. Впрочем, до сих пор стоит и дом, где я в детстве вырвала себе зуб, привязав один конец нитки к нему, а второй – к дверной ручке, после чего, переваливаясь словно утка, заковыляла прочь. Но как бы я выглядела теперь, в своем-то возрасте, в детском платьице и с ниткой, привязанной к двери, вместо визита к зубному врачу?

Джарбер всегда был смешным и нелепым. Он чудесно одевался, использовал замечательный одеколон, и немало девушек во времена моей молодости многое бы дали за то, чтобы связать себя с ним узами брака; хотя должна добавить, что он не замечал ни их самих, ни тех знаков внимания, какие они ему оказывали, сохраняя верность одной мне. Видите ли, он предлагал мне свою руку и сердце не только до того, как моя счастливая любовь обернулась несчастьем, но и после этого: не один раз и не два, да и не важно, сколько именно. Независимо от того, было их много или мало, в последний раз он сделал мне это предложение, предварительно преподнеся нанизанную на шпильку пилюлю, облегчающую пищеварение. И тогда я заявила ему, смеясь от всего сердца: «Послушайте, Джарбер, если вы не отдаете себе отчета в том, что двое людей, чей суммарный возраст превышает сто пятьдесят лет, являются древними стариками, то это прекрасно осознаю я; поэтому намерена проглотить этот вздор вместе с вашей пилюлей (что я незамедлительно и проделала) и прошу вас более не досаждать мне подобными глупостями».

После этого он вел себя безукоризненно. Он всегда затягивался, этот Джарбер, в украшенные вышивкой жилеты; ступни у него были маленькими, улыбка – робкой, голос – негромким, а манеры – заискивающими. Сколько его помню, он вечно выполнял для других какие-то мелкие поручения и разносил сплетни. Вот и сейчас, назвав меня Софонисбой, он сообщил, что успел обзавестись старомодным жильем в новом районе моего места жительства. Я не видела его два или три года, но слышала, что он по-прежнему носит с собой маленький монокль и останавливается на ступеньках домов на Сент-Джеймс-стрит, чтобы полюбоваться аристократами, спешащими ко двору; бродит в своем коротеньком плаще и галошах вокруг меблированных комнат Уиллиса, желая поглазеть, как они стекаются к «Олмаксу»[18]; после чего, подхватив сильнейшую простуду, затоптанный кучерами и факельщиками, возвращается в синяках и шишках к своей хозяйке, которая потом целый месяц выхаживает его.

Джарбер снял свой короткий плащ с меховым воротником и уселся напротив меня, держа в руках маленькую тросточку и шляпу.

– Ради бога, Джарбер, избавьте меня от этих ваших Софонисб, очень вас прошу, – сказала я ему. – Зовите меня Сарой. Как поживаете? Надеюсь, у вас все в порядке.

– Благодарю. А у вас? – осведомился Джарбер.

– У меня все настолько хорошо, насколько это возможно для такой старухи, как я.

Джарбер опять завел свою шарманку:

– Прошу вас, не называйте себя старухой, Софонис…

Но тут я многозначительно покосилась на канделябр, и он умолк, делая вид, что не сказал ничего такого.

– Разумеется, я немощна и дряхла, – заявила я ему, – как и вы. Давайте же возблагодарим Бога за то, что дела не обстоят хуже.

– Мне кажется или вы действительно выглядите обеспокоенной? – спросил Джарбер.

– Очень может быть. Я даже не сомневаюсь, что так оно и есть на самом деле.

– И что же потревожило мою Софо… моего мягкосердечного друга? – поинтересовался Джарбер.

– Полагаю, нечто такое, что не укладывается в голове. Меня до смерти беспокоит Дом-на-продажу, расположенный на другой стороне улицы.

Джарбер мелкими шажками, едва ли не на цыпочках, подкрался к задернутому занавесками окну, выглянул в него, после чего обернулся ко мне.