Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО - [30]

Гена стиснул зубы, сжал кулаки, но в драку не полез, проглотив самое горькое тюремное оскорбление.

— Так вот, — продолжал Куня, — захожу к ней, представляюсь, вот, мол, я с корешами, с бутылкой и с баксами, как полагается. Она, как ни в чем не бывало, приглашает в дом, улыбается так заманчиво-загадочно, правда, сразу предупреждает: «Водки не надо. Спрячь и не открывай, а то мой Барсик будет нервничать».

Смотрю, в углу комнаты на коврике сидит здоровенный, черный, как смола, дог и каждое слово ловит. Смотрит прямо в глаза и воздух ноздрями втягивает, как пылесос. А хозяйка продолжает:

«Я сегодня покажу вам любовь с моим псом. Сколько она протянется, столько вы заплатите. Минута — доллар. Идет?»

Сели мы на диван у стены, прикидываем, что это будет, как и сколько.

А Светка уже из ванны выходит в таком укороченном халатике без пояса. И больше на ней ничего нет. Расстегивает нижнюю пуговичку, садится на край стула посреди комнаты, раздвигает ножки и зовет собаку:

«Барсик, ко мне, мой милый!»

Тот одним прыжком к ее ногам. Полизал губы, щеки, шею, грудь, потом ниже, ниже… Но недолго. Затем, как мужик, стал на задние лапы, передними обнял, морду положил на плечо и начал свою работу. Светка только стонет и ахает, поглаживает собаку и приговаривает:

«Не спеши, Барсик, не спеши… Еще, еще…» Сорок две минуты он ее пилял без передыху. Сам засекал, минута в минуту. Короче, заплатили мы сорок баксов, все, что имели, поблагодарили за гостеприимство и пошли. А Светка следом:

«Может, кто из вас так сможет? Верну деньги…»

* * *

Трижды судимый мелкий фарцовщик Семен Мусийчук особо враждебно относился к «гомикам», демонстрируя неприязнь и высокомерное презрение. Но и сам грешил, решая свои половые проблемы весьма и весьма необычным способом.

Отбывая свой срок, длиной в пять лет, на должности помощника повара хозяйственной обслуги СИЗО УВД, завел себе любовницу — кошку Мурку. Такую большую, пышную, с длинным хвостом, яркими зелеными глазами и пружинистыми белыми усами. Днем прятал ее в подсобных помещениях, закрывал в тесных каморках без крошки хлеба и капли воды. Мурка неистовствовала, скребла когтями двери и громко завывала, но дрожащий рокот вытяжного вентилятора приглушал ее кошачье негодование.

А вечерами Мусийчук забавлялся: намазывал густой сметаной свое мужское достоинство и пускал к нему изголодавшуюся кошку. Та быстро и старательно слизывала жирные сливки, доводя изобретательного «баландера» до желаемого оргазма.

Мусийчук сумел припрятать свой эротический досуг до последнего дня заточения. И только тогда раскололся и обменял Мурку на новенькие кроссовки у одного молодого узника по кличке «Чижик». Но, как оказалось, зря…

Никакого удовлетворения Чижик от Мурки не получил. Целый месяц мучил себя и бедную кошку, пока не выгнал ее из кухни.

Однако и в хозобслуге нельзя было содержать аморальную кошку. Она бегала за каждым зеком в туалет, залезала к ним под одеяло в поисках сметаны или еще чего-нибудь.

Слухи о необычной тюремной кошке дошли и до руководства учреждения. И вскоре интендант капитан Гримайло вывез Мурку за город и выпустил возле животноводческой фермы, где содержались коровы и телки.

А Мусийчук, изрядно выпивши, еще несколько раз подходил к СИЗО и требовал вернуть ему его Мурку. И только тогда, когда узнал точный адрес ее нового места обитания, успокоился и уже не беспокоил Гримайло своей ревностью.

ТРАДИЦИИ ЗОНЫ

Старшина внутренней службы Марк Куперман слыл опытным кинологом, умело обучал и водил собак. При этом, в нарушение многочисленных правил, уставов и наставлений, любил крепко выпить и демонстрировать окружающим свои неистощимые способности к разным юморным проделкам. Неглупый, хитрый и жадный, он любил погулять за чужой счет. Всегда начинал с «пары капель», но остановиться не мог и на второй поллитровке, сопровождая свой загул отборной матерщиной, пошлыми анекдотами и шутками в натуре.

Его любимым развлечением была дрессировка крыс, недостатка которых в зоне никогда не было. Особого успеха он достиг с хорошо откормленной, здоровенной самкой по кличке «Катерина». Подпаивал ее самогонкой с валерьянкой, одевал на шею петлю и на длинном поводке водил по корпусу.

— Ищи! — показывал ей на постах, где несли службу новобранцы. — Бери след!… Взять его! Фас!…

Иногда даже сопровождал заключенных. Эффект от такого необычного конвоирования всегда оказывался поразительным. Зеки боялись «Катю» больше, чем самых крупных и свирепых псов. Ну, а женщины, те, вообще, летали по воздуху, завидев темно-серое, остромордое животное с длинным хвостом.

Как-то раз, при обыске в женской камере, корпусной никак не мог поднять с нар аферистку Зотову. Сварливая и наглая, желая спровоцировать небольшой «кипешь», совсем нагая лежала под одеялом и на все требования подняться и выйти из камеры отвечала трехколенными проклятиями, посылая всех прочь, далеко и надолго. И тут очень кстати вмешался Куперман:

— Добрый день вашей хате. Кто тут хозяйка? Подымайся, принимай гостей как полагается, а то мы и обидеться можем. Правда, Катя?

И посадил крысу на живот Зотовой.

— Не лапай! — процедила та, пытаясь смахнуть с себя некий груз.