Преступники и преступления. Блатной телеграф. Тюремные архивы - [2]
«Марлик» (15 копеек) — «марочник» (10 копеек).
«Губася» (девушка) — «кубася» (баба).
«Хаз» (притон) — «хаз» (дом).
«Лавка» (лошадь) — «лавак» (лошадь).
Вышеприведенные примеры позволяют сделать вывод: между воровским языком и прочими условными языками происходит взаимный обмен языковым материалом, что отразилось и продолжает отражаться на воровском словаре в отношении пополнения последнего словами других условных языков, а также в отношении утраты своих слов, которые, в свою очередь, переходят в словари других условных жаргонов.
Французский исследователь арго Л. Сэнэан писал: «Разные профессиональные классы когда-то имели каждый свой специальный язык, насыщенный аргонизмами: кровельщики, каменщики, жнецы, сукноделы и др. Это были настоящие жаргоны, т. е. тайные языки. Смешению языковых особенностей способствовало смешение разных профессиональных классов благодаря облегчению и ускорению средств общения. Профессии и ремесла теперь уже не располагают специальными языками, но лишь номенклатурой, технической лексикой».
Шор в книге «Язык и общество», останавливаясь на «тайных языках» бродячих торговцев и ремесленников, относит создание их к эпохе развития натурального хозяйства, когда представители различных ремесел образуют тесно сплоченные и замкнутые группы.
Все выдвинутые выше положения в отношении причины смешения языковых особенностей с успехом можно применить и к воровскому языку, который, как и прочие тайные языки, не может быть совершенно изолированным, так как нередко его слова не только переходят в другие жаргоны, но и просачиваются в обыкновенную разговорную речь. Благодаря тем же причинам отпадает и изоляция в отношении языковых особенностей одних тюрем от других.
Так, в России в отношении языковых особенностей воровских жаргонов можно отметить следующие центры: Московский, Ленинградский, Одесский и Дальневосточный районы. Исходя из словарного материала воров, собранного в разное время, можно проследить и то влияние, которое оказывало на воровской язык соседство его с различными говорами или языками. Так, в словаре московских тюрем преобладал архаическо-на-циональный элемент, а в языке воров западных тюрем чувствовалось западное влияние. Например, слово «вешера» (от нем. Wascher), «пассер» (от франц. Passer), «шкап» (от польского Scapa) и пр.
На язык южных тюрем оказали влияние языки всех наций; здесь мы встречаем воровские слова: «зухер» (от нем. Sucher), «форс» (от франц. Force), «дека» (от греч. Deka) и пр. На Дальний Восток стекались воры из всех местностей. Здесь больше, чем где-либо мы можем наблюдать смешение языковых особенностей, и в то же время в языке каторжан в виде особой наслойки чувствовалось влияние восточных соседей.
В настоящее время благодаря указанным причинам, а также усилившейся тенденции к миграции людей, мы можем наблюдать полное смешение языковых особенностей. Нередко слова, обозначающие одинаковые понятия, в разных языках имеют похожий перевод. Так, французский и русский воровской жаргоны одинаково называют часы — луковицей (oignon), крупную серебряную монету — колесом (roue de derriere), нахождение под стражей — болью (maladie), сыщиков — «легавыми», убийство — «мокрым делом» и т. д.
В речи воров много слов с переносным значением, которые своей образностью прочно завоевали место в обывательском разговорном языке. Это такие ходячие выражения, как «лапу запускать» (т. е. в чужой карман), «лапти плести» (путать, делать неумело), «клеится» (дело пошло на лад), «задать перцу» (бить, ругать), «лыжи навострить» (удирать), «под мухой» (быть пьяным), «пули лить» (говорить небылицы), «фонари под глазами» (синяки), «дубина» (глупый), «долбануть» (ударить), «клевать носом» (дремать сидя), «лыка не вязать» (говорить путанными словами) и проч.
То же можно сказать и о народной этимологии, которая отразилась на практике воровского жаргона.
«Народу настолько необходима осмысленность слова (Горнфельд), что и заимствованное он преодолевает, чтобы связать его с каким-либо смыслом…»
Он говорит «копитал» от слова копить, «полусадик» вместо палисадник, «кашлюк» вместо коклюш (Горнфельд. «Новые словечки и старые слова»). В воровском языке наблюдается тяготение к искажению чисто литературных слов. Например, вместо бумага говорят «шумага», вместо парадное говорят «параша».
Некоторые слова воровского жаргона напоминают детскую речь, которой соответствует широко распространенное явление народной этимологии. Чуковский в своей книге «Маленькие дети» говорит: «Вообще же к детскому языку можно относиться по-разному. Одни видят в нем переходную ступень, соединяющую переходные операции наших зоологических предков с современным интеллектом Homo Sapiens'a. Другие находят в этом сокращенную, но точную копию тех эпох языкового развития, с тем же чередованием стадий, которые все человечество прошло за миллионы веков».
У ребенка создается много двухсложных слов, например, «ав-ав» — собака; «му-му» — корова и т. д. Двухлетняя Танечка назвала жук — «ползук», корова — «рогатка», палка — «махалка» и др. Сравните такие воровские слова, как: часы — «стукалки» (от слова «тук-тук»), «бимбары» (от слова «бим-бом»); самовар — «шипун», палка — «дрын», курица — «крикуша», корова — «рогатка», посуда — «звенья».
