Преступник и преступление на страницах художественной литературы - [6]

Шрифт
Интервал

— Пан полковник вас требует.

Полковник был ранен, и ему потребовалась перевязка. Доктор начал перевязывать его, как вдруг отворилась дверь…

<…> ворвалась растрепанная женщина… Женщина остановила взор на обнаженном полковнике и сказала сухим, бесслезным голосом:

— За что мужа расстреляли?

— За що треба, за то и расстреляли, — отозвался полковник и страдальчески поморщился…

Она усмехнулась так, что я стал не отрываясь глядеть ей в глаза. Не видал таких глаз. И вот она повернулась ко мне и сказала:

— А вы доктор!..

Ткнула пальцем в рукав, в красный крест и покачала головой.

— Ай, ай, — продолжала она и глаза ее пылали. — Какой вы подлец… Вы в университетах обучались, и с этой рванью… На их стороне, и перевязочки делаете?! Он человека по лицу лупит и лупит. Пока с ума не свел… А вы ему перевязочку делаете? <…>

Все у меня помутилось перед глазами, даже до тошноты, и я почувствовал, что сейчас вот и начались самые страшные и удивительные события в моей злосчастной докторской жизни.

— Вы мне говорите? — спросил я и почувствовал, что дрожу — Мне?.. Да вы знаете…

Но она не пожелала слушать, повернулась к полковнику и плюнула ему в лицо. Тот вскочил, крикнул:

— Хлопцы!

Когда ворвались, он сказал гневно:

— Дайте ей 25 шомполов.

<…>

— Женщину? — спросил я совершенно чужим голосом. Гнев загорелся в его глазах.

— Эге-ге… — сказал он и глянул зловеще на меня. — Теперь я вижу, я кую птицу мне дали вместо ликаря…

Одну из пуль я, по-видимому, вогнал ему в рот, потому, что помню, что он качался на табурете и кровь у него бежала изо рта… Стреляя, я, помнится, боялся ошибиться в счете и выпустил седьмую, последнюю[26].

По-нашему мнению, в данном случае налицо аффектированный умысел в действиях доктора.

Фактическая ошибка

Фактической ошибкой признается неверное представление лица о фактических обстоятельствах, играющих роль объективных признаков данного состава и определяющих характер преступления и степень его общественной опасности. В число различных видов такой ошибки входит ошибка в личности потерпевшего, когда виновный, намереваясь посягнуть на определенное лицо, ошибочно принимает за него другое лицо, на которое и совершает посягательство[27]. Яркой литературной иллюстрацией такой ошибки служит роман М. Рида «Всадник без головы». Один из персонажей — отставной капитан кавалерии Кассий Колхаун, обуреваемый ревностью и ненавистью к своему удачливому сопернику мустангеру Морису Джеральду, предпринимает различные попытки, чтобы отправить ковбоя на тот свет. Застав однажды ночью Джеральда и Луизу Пойндекстер, свою кузину, на которой хотел жениться сам Колхаун, во время любовного свидания, капитан подстрекает юного Генри Пойндекстера (родного брата Луизы) убить ирландца и не допустить позора для семьи известных всем плантаторов. Однако Луиза смогла предотвратить убийство своего возлюбленного и убедила при этом брата в искренности чувств Джеральда и его благородстве. Осознав свою ошибку, Генри бросился вслед за мустангером, чтобы извиниться перед ним. Тайком за ним последовал и Колхаун. На следующее утро лошадь Генри вернулась без седока — молодой Пойндекстер пропал, а через некоторое время отряд, отправившийся на поиски Генри, встретил «дьявола на лошади» — всадника без головы. По подозрению в убийстве Генри арестован Морис Джеральд, и, если присяжные признают его виновным, ирландцу не избежать виселицы. Развязка наступает благодаря старому охотнику Зебу Стампу, который приводит на суд главного свидетеля — зловещего всадника без головы. Убитые горем Луиза Пойндекстер и ее отец узнают в страшном наезднике брата и сына — несчастного Генри. Из обезглавленного тела покойного Генри извлекают пулю, убившую его, и присяжные видят на ней инициалы «К.К.К». Как много они говорят! Убийцей оказывается кузен юного Пойндекстера — капитан Кассий Колхаун. Попытка спастись бегством не помогла отставному капитану кавалерии, он схвачен и предан суду. И вот что выясняется в ходе допроса Колхауна:

— Я убил Генри Пойндекстера — застрелил его в чаще леса… Вы спрашиваете, что толкнуло меня на преступление? У меня не было причины его убивать… Объяснение просто: я убил его по ошибке… Да, по ошибке.

— Я не отрицаю <…> что был человек, которого я хотел убить. Не скрою также его имени. Вот он, этот презренный негодяй!

С ненавистью смотрит Колхаун на Мориса Джеральда. Тот отвечает ему спокойным и равнодушным взглядом.

— Да, я его хотел убить! На это у меня были свои причины, о них я не буду говорить… Я думал, что убил его. Какя мог предположить, что эта ирландская собака обменялась плащом и шляпой с моим двоюродным братом? <…> Я метил в своего врага, а попал в друга. Выстрел, по-видимому, был роковым, и бедный Генри упал с лошади. Но для большей уверенности я вынул нож — проклятое серапе все еще обманывало меня — и отсек ему голову[28].

Как еще раньше показал в ходе допроса мустангер, Генри нагнал его в чаще леса и принес свои извинения, а в знак дружбы Пойндекстер и Джеральд обменялись плащами и шляпами. Это обстоятельство и сыграло роковую роль в судьбе Генри: стреляя в него, Колхаун полагал, что убивает ненавистного ему ирландца.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.