Преступления в детской - [2]

Дочка суперэлегантной пары была облачена в черные вельветовые леггинсы и красную курточку с блестящими черными отворотами и кармашками. Ее красные лакированные ботиночки заворожили Руби. Она показала на них и сказала:

— Мама, хочу, купи.

Обычно за подобными заявлениями следовала мини-лекция на тему «почему мы не можем купить все, что видим». Но я отчаянно хотела, чтобы Руби попала в этот сад. Только поэтому я наклонилась к ней и прошептала:

— Вот что, детка. Если ты будешь очень-очень хорошо себя вести, я поищу для тебя такие ботинки.

Директриса вошла в комнату как раз в тот момент, когда Руби говорила гордой обладательнице ботинок:

— У меня будут такие, если я буду холошей!

Я покраснела до черных корней своих рыжих волос, а Питер фыркнул. Симпатичная пара улыбнулась, а не очень симпатичная — напыжилась еще сильнее. Истощенная жена прошипела:

— Морган, иди сюда, — и оттеснила свою дочь от Руби, как будто вообразила, что мое дитя попробует содрать ботинки прямо с ног ее маленького сокровища. Как будто Руби на такое способна. По крайней мере, пока я рядом.

Абигайль Хетэвей, основательница и директор сада «Любящие сердца», была высокой, худой и эффектной женщиной под шестьдесят. Свои черные, слегка тронутые сединой волосы она укладывала в пучок на затылке. Одевалась она превосходно: консервативно, элегантно и, несомненно, дорого. Поверх плотной шелковой блузки кремового цвета она надела бежевый жакет и юбку в тон с рисунком «в елочку». Я удивилась, как ей удается выглядеть так ослепительно, когда она каждый день окружена примерно четырьмя десятками буйных и грязных дошкольников. Мы с Руби уже успели обзавестись одинаковыми молочными пятнами на рубашках, а на моем плече, там, где Руби вытерла свой ротик, красовался фестончик из розовой зубной пасты. Я вполне подходила для рекламы пены для ванны «Калгон» — до применения пены, то есть. Абигайль Хетэвей выглядела так, будто собиралась на обед в охотничьем клубе.

Она присела на стульчик, представилась и начала рассказывать, как пятнадцать лет назад решила открыть этот самый элитный и особенный детский сад. Я нацепила маску внимательной заинтересованности, которое отшлифовала в юридическом колледже, чтобы поражать преподавателей своим усердием и желанием впитать как можно больше знаний. На самом деле слушали только пятнадцать процентов моего мозга. Остальные 85 пристально следили за Руби, которая бродила по комнате, подбирая игрушки и книжки.

— Садик «Любящие сердца» создавался как место, где ваших детей учат самому главному — общаться и взаимодействовать друг с другом, — сказала мисс Хетэвей. — Поэтому мы стараемся привить им такие навыки, как сопереживание и забота о других.

В ту же секунду Руби вырвала игрушку из рук отпрыска симпатичной пары. Тот заплакал.

— Мама, смотли, я взяла, — гордо сообщила она.

— Руби! — шикнула я. — Не делай этого!

— Но мама, я люблю блать! — Она улыбнулась во весь рот.

Я покосилась на мисс Хетэвей — слышала ли? Она слышала и теперь выжидающе смотрела на меня.

— Руби. Это игрушки для всех детей. Надо ими делиться с другими детьми, — я старалась говорить, как мисс Салли из телешоу «А ну-ка, дети».[4]

— Дети этого возраста практически не способны делиться, миссис Уайет, — сказала директриса.

— Вообще-то, Эпплбаум. Уайет — это фамилия Руби и Питера, а моя — Эпплбаум, — автоматически сказала я и поморщилась. Как будто мне действительно необходимо обращать на это внимание именно сейчас. Я посмотрела на дочь и сказала: — Не бери в голову, Руби.

Тут Питер решил мне помочь, потому что мне явно не удалось поразить аудиторию своими навыками в воспитании детей.

— Эй, Руби, иди к папочке.

Она подбежала к нему и взобралась на колени.

Директриса рассказывала дальше: к концу дня те из нас, кто пройдет первый этап собеседования, получат анкеты, их надо будет заполнить и отослать в детский сад вместе со ста двадцатью пятью долларами взноса, который в случае неудачи не возвращается. Примерно пять минут Руби сидела спокойно, потом ей это надоело. Извиваясь всем телом, она выскользнула из объятий Питера и соскочила с его колен. Она явно задумала что-то нехорошее и теперь кратчайшим путем направлялась к песочнице. Я перехватила ее на полпути, когда она пролетала мимо, и рывком усадила к себе на колени.

— Если все готовы успокоиться, — сказала мисс Хетэвей, неодобрительно взглянув в мою сторону, — мне хотелось бы рассказать вам о воспитательных целях программы «Семеро Козлят».

Как потом выяснилось, Руби была на высоте. Она очень мило играла и умудрилась ничего не разбить. Но все это ровным счетом ничего не значило. Мои способности в обращении с детьми не встретили положительных отзывов у мисс Хетэвей. После беседы, пока все собирали вещи, я наблюдала, как она протягивает толстый коричневый конверт симпатичной паре и как они, радостно улыбаясь, сгребли в охапку своего застенчивого сына и выскочили за дверь. Нам конверта не дали. Мне на минуту стало грустно, когда я подумала, что теперь мы, наверное, никогда не узнаем поближе эту милую семью, а ведь они так похожи на людей, с которыми у нас была возможность подружиться. Мои размышления оказались прерваны сценой, которая разворачивалась около двери.