Преступления инженера Зоркина - [25]

Ибрагим торжествовал. Ирина приносила ценные сведения. От нее Ибрагим и Виктор узнавали расположение комнат в квартире, устанавливали предположительно, где хозяева хранят деньги и когда они не бывают дома. С помощью Ирины друзья сумели «наказать» на пять тысяч рублей заведующего овощным складом Жеребцова. Они приметили его давно, но в первый раз, забравшись в дом, не нашли ни копейки. А деньги у Жеребцова были! Следовало только узнать, где он их прячет? Ирина, работая целую неделю дома у Жеребцовых, обшивая его располневшую до невероятных размеров подругу жизни, обратила внимание на частую гостью: двоюродную сестру хозяйки.

Однажды она услышала, как в соседней комнате Жеребцова сказала сестре:

— Еще месяц подержи у себя, а там все утрясется, я возьму. Мой говорит, что гроза вроде проходит. Милиция решила, что у него все чисто.

Ирина сообщила Ибрагиму, что деньги Жеребцовы хранят у сестры. Назвала адрес и сказала, что как только друзья наметят день, она постарается задержать сестру в доме Жеребцовых. Та давно умоляет ее сшить платье, Ирина, наконец, согласится, попросит ее прийти на примерку, а Ибрагим и Виктор тем временем выполнят задуманное.

Деньги хранились в шифоньере. Пять тонких пачек, в каждой из которых по десять сотенных, были завернуты в старую газету и заложены среди старых платьев. Однокомнатная квартира одинокой сестры Жеребцовой располагалась на первом этаже коммунального дома и выходила балконом во двор, сразу же около ворот. Виктор остался дежурить на улице, а Ибрагим, решительно войдя в ворота, ловко перескочил через цементный барьер балкона и минуту спустя открыл отмычкой дверь. Стоял холодный зимний вечер, двор был пуст. Пробыл он в комнате минут двадцать. Найдя деньги, вор снова вышел на балкон, закрыл дверь и только хотел спрыгнуть на землю, как услышал за домом скрип шагов по снегу. Он растянулся на полу балкона, тесно прижавшись к барьеру. Мимо кто-то прошел, по шагам можно было судить, что мужчина. Ибрагим выждал несколько минут, перемахнул через барьер и, отряхнувшись, с независимым видом вышел из ворот. Вдалеке маячила фигура Виктора. Подойдя ближе, Ибрагим заметил, что лицо напарника бледно, а руки дрожат.

— Все в порядке, — сказал Ибрагим, закуривая сигарету.

— А я перетрухнул, — признался Виктор, — только что из ворот майор милицейский вышел. Надо же такому случиться!

Ибрагим мрачно усмехнулся.

Сосед, наверное... А вообще здорово получилось: охотник мимо прошел и волка не заметил.

Весь разговор продолжался не более десяти секунд. Воры ускорили шаг, миновали несколько кварталов и сели на трамвай, шедший в сторону Ирининого дома.

Ибрагим скоро охладел к Ирине как к любовнице. Она перестала его интересовать, и он пробавлялся случайными связями, растрачивая себя направо и налево.

Для Ибрагима не существовало в этом вопросе никаких моральных заповедей. Здесь он действовал без оглядки, шел напролом. Если ему нравилась жена коллеги-торговца, он уже на второй раз после знакомства предлагал ей солидную сумму в обмен на ее тело. Кое-кто в ответ деланно возмущался, напоминая, что находит странным такое предложение от приятеля мужа. Но Ибрагим знал, чем дышат эти женщины, что нет для них более святого божка, чем хрустящая сотня.

Ирина поначалу ревновала Ибрагима, упрекала его за измены. Но потом, как-то само собой получилось, что она стала довольно равнодушно относиться к его похождениям. И однажды уступила настойчивым просьбам Виктора Лукьянова, просто «мщения ради». Ибрагим, узнав об этом, остался равнодушен, только лениво усмехнулся.

Короче говоря, в последнее время всех троих связывали, если так можно выразиться, лишь деловые интересы. Ворованные деньги распределялись по раз навсегда заведенному правилу: половину брал себе Ибрагим, другая половина делилась поровну между Виктором и Ириной. Деньги у молодых людей не держались, они растрачивали их буквально за несколько дней. Потом просили у Ирины; она скрепя сердце одалживала Ибрагиму, но с легкой душой давала деньги Виктору. Лукьянов никогда не забывал отдать долг, возвращал с процентами в виде дорогого подарка. Ибрагим же предпочитал не вспоминать о взятых деньгах, и, когда Ирина напомнила ему однажды об этом, ответил спокойно:

— Свои люди — сочтемся. А ты, вот что, не бесись. Ты лучше себе мальчика заведи, я разрешаю.

Как ни оскорбительно было все, что сказал Ибрагим, Ирина обрадовалась. Она боялась его дикого нрава, боялась страшной ярости. Ей хотелось любить. Впрочем, любить она уже не могла. Слишком много наносного, плохого, лживого накопилось в ее душе. Но она все же надеялась познать хотя бы раз любовь, о которой так много написано.

Ибрагим нервничал. Это было заметно по его лицу, по светлым пятнышкам, вдруг появлявшимся в черных неулыбчивых глазах, по тому, как он курил сигарету за сигаретой.

— Страховать нас нужно! — бросил он отрывисто. — В следующий раз с нами пойдешь, будешь сторожить.

Ибрагим, хорошо знавший воровской жаргон, никогда не употреблял его в разговоре, даже в кругу своих. В этом он тоже руководствовался принципом осторожности. Он считал, что блатное слово, ненароком сорвавшееся с языка, может послужить уликой, вызовет подозрение у приятелей — завмагов. А Ибрагим был вне подозрения. Виктор Лукьянов слепо следовал этому правилу главаря. Ирине жаргон претил, она считала себя культурной женщиной, морщилась, когда вдруг мужчины, не сдержавшись, выражались нецензурно.