Преступление Сильвестра Бонара. Остров пингвинов. Боги жаждут - [9]

obnubilis) — окруженный облаками, окутанный туманом, Коки́й (франц. coquille) — раковина, скорлупа, Тальпа (лат. talpa) — крот, Коломбан (от лат. columba) — голубь, голубка, и т. п. И персонажи оправдывают свои имена. Обнюбиль действительно витает в облаках, идеализируя антарктидскую лжедемократию, летописец Иоанн Тальпа действительно слеп, как крот, и спокойно пишет свою летопись, не замечая, что вокруг него все разрушено войной, Коломбан (которого Франс изображает с особенно горьким юмором, так как под этим именем выведен Золя, снискавший огромное уважение Франса за свою деятельность в защиту Дрейфуса) действительно чист, как голубь, но и беззащитен, как голубь, перед разъяренной сворой антипиротистов. Юмористическая переоценка такого рода персонажей на этом не останавливается — Бидо-Кокий представлен в наиболее шаржированном виде: из мира своих уединенных астрономических вычислений и размышлений, где Бидо-Кокий запрятан был, как в раковине, он, обуреваемый чувством справедливости, бросается в самую гущу борьбы вокруг «дела Пиро», но, убедившись в том, как наивно было тешить себя надеждой, что одним ударом можно утвердить справедливость во всем мире, он опять уходит в свою раковину. Эта краткая вылазка Бидо-Кокия в политическую жизнь демонстрирует всю его наивность. Франс не щадит своего героя, заставляя его пережить во время своей агитаторской деятельности балаганный роман с Манифлорой, престарелой кокоткой, вздумавшей украсить себя ореолом героической пиротистки. Не щадит Франс и себя,— ибо Бидо-Кокий многими чертами своего характера, несомненно, автобиографичен (заметим, кстати, что первая часть фамилии Бидо-Кокия созвучна с подлинной фамилией самого писателя — Тибо). Но именно способность с таким смелым юмором пародировать свои собственные гуманистические иллюзии — верный признак того, что Франс уже стал на путь их преодоления. Путь предстоял нелегкий.

В поисках реального общественного идеала Франсу не могли помочь французские социалисты того времени, когда создавался «Остров пингвинов» (1905—1908),— слишком явны были разногласия в их среде, их оппортунистические настроения, их слабая связь с народом, неспособность возглавить революционное движение рабочих и крестьян Франции. О том, как зорко видел Франс плачевный разброд, характеризовавший идеологию и политические выступления французских социалистов, свидетельствуют многие страницы «Острова пингвинов» (особенно VII глава 6-й книги) и такие персонажи этого романа, как Феникс, Сапор, Лаперсон, Лариве и др.

Доктор Обнюбиль, убедившись в том, что его мечта о справедливом и миролюбивом общественном строе неосуществима и в государствах, именующих себя демократическими, с горечью думает:

«Мудрец должен запастись динамитом, чтобы взорвать эту планету. Когда она разлетится на куски в пространстве, мир неприметно улучшится и удовлетворена будет мировая совесть, каковая, впрочем, не существует».

Мысль Обнюбиля о том, что Земля, взрастившая позорную капиталистическую цивилизацию, заслуживает полного уничтожения, сопровождается весьма важной скептической оговоркой — о бессмысленности такого уничтожения.

Этот гневный приговор и эта скептическая оговорка как бы предвосхищают мрачный финал всего произведения. Повествование Франса приобретает здесь интонации Апокалипсиса, давая этим выход социальному гневу писателя. И вместе с тем последнее слово в «Острове пингвинов» остается за неистощимой иронией Франса. Книга восьмая, озаглавленная «Будущие времена», носит знаменательный подзаголовок: «История без конца». Пускай пингвины, возвращенные социальною катастрофой к первобытному состоянию, какое-то время ведут пастушескую мирную жизнь на развалинах былых гигантских сооружений,— в эту идиллию снова врываются насилие и убийство — первые признаки цивилизации. И снова человечество свершает свой путь по тому же историческому неразрывному кругу.

Подвергнув скептическому анализу свой собственный грозный вывод о том, что капиталистическая цивилизация должна быть стерта с лица земли, Франс сам же этот вывод опроверг.

Скептицизм Франса был скептицизмом творческим,— помогая писателю уразуметь не только противоречия жизни, но и противоречия своего внутреннего мира, скептицизм не позволил Франсу удовлетвориться анархической идеей всеобщего разрушения, как ни соблазнительна была она для автора «Острова пингвинов».

И через четыре года Франс выпускает в свет новый роман — «Боги жаждут».

С юношеских лет Франс проявлял интерес к истории, особенно к истории французской революции XVIII века. Редкие издания, относящиеся к революционной эпохе, составляли как бы специальность книгопродавца Франсуа Тибо — отца Анатоля Франса. Уже в юношеском романе «Алтари страха» и в более позднем сборнике новелл «Перламутровый футляр» (1892) писатель показал прекрасное знание мемуарной литературы и других источников, позволившее ему воссоздать французскую революцию в ее повседневных, бытовых чертах, воспроизвести исторический колорит революционной эпохи. Оставшиеся подготовительные материалы к роману «Боги жаждут» свидетельствуют о громадной работе по подбору исторических деталей, заключают в себе ряд собственноручных зарисовок Франса, сделанных с музейных экспонатов.