Преступление и совесть - [2]

Тут дверь аудитории с грохотом распахнулась и звон разбитого стекла прервал слова профессора. На пороге стоял Владимир Голубев, за ним довольно многочисленная группа его союзников. Их раскрасневшиеся мрачные лица не сулили ничего хорошего.

Студенты, находившиеся в аудитории, сразу же бросились к кафедре, заслоняя собой профессора. Но тут раздался голос Голубева:

— Не волнуйтесь, господа студенты, лучше послушайте, что я вам скажу…

— Не хотим, не желаем ничего слушать! — последовал дружный ответ.

— Не хотите?.. — Голубев мигнул своим дружкам, и один из них, здоровенный светловолосый парень в распахнутой тужурке, шагнул вперед. Он походил на поводыря медведей, такими рисуют их на лубочных картинках. — Анатолий, поговори с ними, — обратился Голубев к молодчику.

Анатолий Шишов, студент юридического факультета, сын члена киевской судебной палаты Леонтия Ивановича Шишова, давно приобрел репутацию одного из главных заводил.

От группы студентов, находившихся в аудитории, отделились два крепких парня и вышли навстречу Шишову. Они схватили его, но тот и не думал сопротивляться.

— Ты что, испугался их? — со смешком бросил Голубев.

Анатолий рванулся, и, возможно, возникла бы потасовка, но тут Голубев, забравшись на кафедру и ловко отстранив профессора Шабанова, провозгласил:

— Братья, братья во Христе! Русские люди, слушайте меня! Не надо кровопролития, сейчас я сообщу вам нечто весьма важное…

Все затихли.

— Уважаемый профессор… гм-гм-гм… — запнулся Голубев.

— Аркадий Степанович, — подсказали ему.

— …Аркадий Степанович Шабанов в своей речи упомянул нашего любимого монарха. Очень радостно, когда упоминают государя императора, являющегося олицетворением всего истинно русского. А знаете ли вы, русские студенты, о том, что подготавливается проект закона о введении земства в нашей стране? И в этом законе снова ставится вопрос об охране прав основного русского населения…

— Закон против малороссов и евреев! — воскликнул студент Ратнер, небольшого роста, близорукий щупленький юноша в пенсне.

— Проект этот защитит русских людей от жидов и хохлов, — перебил его Голубев.

И, несмотря на то, что Голубеву не давали говорить, его мощный голос пробивался сквозь нарастающий шум.

— А вы, господин профессор, в своих лекциях по римскому праву доказываете, что права русских людей вам чужды…

Многоголосый гул прервал Голубева. Больше всех волновался Ратнер. По натуре горячий и вспыльчивый, он всегда в таких случаях готов был ринуться на защиту справедливости. Так и теперь, он, казалось, не замечал налитых кровью глаз Анатолия Шишова. «Правда всегда страдает, но побеждает», — думал в такие минуты Ратнер. И он крикнул твердо и непоколебимо:

— Это вы являетесь врагами русского народа, а не мы!..

Вот этого Шишов уже не мог снести… Да и кто посмел бросить ему такое обвинение? Какой-то жалкий Ратнер, которого он может раздавить как муху! Однажды Шишов заявил на собрании «Двуглавого орла», что, если б он не боялся скомпрометировать своего отца, Ратнера давно б уже на свете не было… И впрямь, что для него этакий цыпленок? Теперь Шишову представлялся подходящий момент расправиться с ним. Но тут раздался голос Шабанова:

— Попробуйте только поднять руку!

Студент быстро застегнул тужурку, косо глянул на профессора.

— Еврейский адвокат… — процедил он сквозь зубы.

Эти слова прозвучали сигналом. Руки поднялись и сплелись. Посыпались удары по головам, по лицам. В таких случаях Голубев отступал в сторону и оттуда подбадривал свое воинство. Так было и на этот раз.

Кто-то побежал сообщить о происходящем ректору. Тот явился немедля и строго закричал еще у дверей:

— Как не стыдно вам, Аркадий Степанович! Известный профессор, а допускаете такое бесчинство! Стыдно перед русской наукой, позор для русского студенчества!

В ответ донеслись возгласы:

— Здесь нет русских студентов — здесь только одни хохлы, ляхи и жиды!

У ректора задергались плечи. Понизив голос, он сказал, что судить об этом может только министр просвещения. Приверженцы Голубева утверждали свое: Киевский университет засорен инородцами.

— Русские деньги для русских студентов! — послышался крик.

Чья-то сильная рука рванула заклеенное окно: морозный воздух рванулся в аудиторию, неся с собой стаю мечущихся снежинок.

— Мне придется вызвать полицию, господа студенты, если не перестанете бунтовать, — заявил ректор и вышел из аудитории.

Очевидно, в стенах университета такое случалось не впервые. Но сегодняшний инцидент непривычно затягивался. По дороге домой кто-то из студентов забежал к зубному врачу Ратнеру и сообщил о волнениях в университете.

Зимний день клонился к вечеру, гася свои яркие краски, синие тени ложились на сверкающий снег. В домах зажигались огни, и только красное величественное здание университета все больше и больше погружалось во мрак.

Неожиданно в вестибюле университета появилась низкорослая полная женщина с перепуганным лицом. Это была мать Якова Ратнера. Проскользнув мимо дежурного, женщина торопливым шагом направилась на розыски своего сына. Сама того не замечая, она беспрерывно повторяла: «Яшенька, Яшенька, сыночек!..»

В коридоре женщина столкнулась с ректором.