Преступление и наказание в России раннего Нового времени - [22]
Традиция обязывала провинциальных приказчиков, которые обладали правом вотчинного суда по мелким преступлениям жителей сел и деревень землевладельца, судить вместе с деревенскими старостами и избранными представителями населения. Судебные агенты землевладельцев использовали те же процедуры, что применялись в царском суде. В 1652 году приказчик одного из морозовских владений в Звенигороде сообщал ему – как воевода сообщал царю в Москву – о том, что он расследовал жалобу о драке в деревне, снял показания со свидетелей и обвиняемых, прояснил факты, и запрашивал своего хозяина о дальнейших инструкциях. В другом случае, в 1652 году, Морозов приказал отпустить на поруки беглого крестьянина, сидевшего в «железах» в его владении в Вяземском уезде. Царский суд использовал поручительство таким же образом[101].
Светские землевладельцы пересекали границу юрисдикции, которую государство оставляло за собой, даже в большей степени, чем церковные. Закон однозначно утверждал, что частные лица не должны брать правосудие в свои руки. Соборное уложение и Новоуказные статьи 1669 года, например, запрещали кому бы то ни было пытать подозреваемого в преступлении. Таким же образом они обрушивались на тех, кто скрывал преступников в своих поместьях и препятствовал следствию[102]. Но землевладельцы все равно судили такие преступления, как побои, нанесение телесных повреждений и даже убийство, хотя их должны были разбирать царские суды. Например, в 1648 году Борису Ивановичу Морозову донесли о кровавом побоище, в которое вылился земельный спор между жителями его деревень и крестьянами соседней деревни, принадлежавшей князю Василию Андреевичу Голицыну. Морозов снесся с Голицыным, сравнивая версии случившегося, а затем дал указания своему приказчику продолжить расследование. Из-за серьезности нанесенных увечий дело такого рода должно было бы попасть в воеводский суд. В 1660 году подобным же образом Морозов дал задание местным приказчикам тщательно расследовать жалобы о том, что другой его приказчик бил людей, а некоторых и убил, а также украл большое количество зерна. Боярин приказал опросить местное население, чтобы выяснить факты, и послать главного свидетеля (холопа приказчика) к нему в Москву. Это классический судебный процесс (см. главу 5). Все данные говорят о том, что Морозов желал разобраться с этим делом об убийстве своими силами[103].
Таким же образом в 1670 году в ходе дела о драке на свадьбе в одной из деревень Безобразова он велел своему приказчику расследовать случившееся и при необходимости даже «пытать и жечь огнем», невзирая на запрещение частной пытки. Комиссия из приказчика, старосты и ряда крестьян начала сыск с опросом местного населения, проводя многочисленные очные ставки и пытки кнутом. Пытки огнем удалось избежать, поскольку участники признали свою вину и были наказаны – тоже битьем кнутом. В еще одном деле также содержится упоминание о пытке. Один из крестьян жаловался Морозову в 1660 году, что его жена была оклеветана в том, что укрывала краденое. Он обвинял приказчика в потворстве жалобщику и пытке его жены кнутом. Зная судебную процедуру светских судов, муж потребовал поставить обвинителя перед миром (местным сообществом) для очной ставки перед тем, как перейти к следующему этапу пытки – огнем. Приказчик уступил, и на очной ставке обвинитель признался в клевете и снял подозрения с жены. Морозов в ответ на жалобу крестьянина приказал наказать приказчика и заплатить жене за бесчестье. Не содержа прямой отсылки к Соборному уложению в решениях о процедуре и санкциях, это дело воспроизводит процессуальный порядок, характерный для царского суда, откуда, скорее всего, Морозов и его управляющие только и могли почерпнуть свои юридические навыки[104].
Землевладельцы иногда обращались к суду для того, чтобы решить проблемы с непослушными крестьянами. В 1653 году, например, казначей Богдан Минич Дубровский отправил в государственный суд крестьянина с женой, обвинив их в краже и бегстве. Поймав их, он просил суд их сослать. После недолгого разбирательства, во время которого крестьянин признался перед судьями Разрядного приказа в краже и побеге, суд приговорил его к вечной ссылке в Олешню. Поскольку в 1669 году новый кодекс криминального права уже специально указывал, что кража, совершенная крестьянами и холопами у их хозяев, является уголовным преступлением (татьба), данное дело действительно относилось к юрисдикции государственного суда[105].
В судебных процедурах на своих землях землевладельцы и их управляющие свободно прибегали к насилию. В 1648 году, например, один сын боярский доставил к суду своего холопа с «воровским письмом» и сообщил, что бил его перед тем, как сдать властям. Валери Кивельсон также обнаружила многочисленные дела о колдовстве, в которых обвиненные как ведьмы свидетельствовали, что их землевладельцы били их, принуждая к признанию. В другом случае князь Алексей Михайлович Львов в 1639 году бил челом в суд на своих непутевых племянников, постоянно попадавших в передряги. Князь сообщил, что прежде уже получал разрешение суда бить их кнутом (и воспользовался этим правом) за кражу, которую они совершили, но они продолжали не слушать его. И наоборот, в 1645 году зависимый человек высокопоставленного московского служилого человека Михаила Пушкина был осужден за то, что оклеветал своего хозяина в государственной измене. Дело слушалось на высочайшем уровне коллегией приказных судей. Они приговорили наказать этого человека батогами и вернуть хозяину. В вердикте при этом оговаривалось, что Пушкин «не должен сам наказывать человека». В мировой от 1642 года два землевладельца достигли любопытного соглашения, которое суд подтвердил: в отношении кражи лошади они приняли решение, что если крестьянин, обвиненный в конокрадстве, будет вновь уличен в этом пострадавшим, то помещик этого крестьянина доставит виновного к истцу и велит «на конюшне бити кнутьем нещадно». Если же хозяин виновного не доставит его, то он должен заплатить пострадавшей стороне 50 рублей штрафа («заряду»)
