Преступление и наказание - [59]

— Зачем? — спрашиваю я его.

— Здесь про моего деда написано.

— Он что, так знаменит?

— Да, он был последним владельцем титула в нашей семье и одним из основателей франкистской фаланги.

Охренеть! Я сижу с княжеским отпрыском!

— А как соотносится то, что ты из княжеской фамилии и сидишь за наркотрафик?

— Нормально соотносится. По крайней мере я не выгребаю навоз в цирке, как это делал самый настоящий князь, которого я знал.

Несколько дней у меня внутри недовольно что-то бурчала перепончатая тварь. Наконец я решил её побороть.

— Слушай, князь! Я тоже хочу титул! Давай я буду князем Сото и Эстремеры (первые две тюрьмы, где я сидел).

— Будь, мне не жалко.

Охранники регулярно прослушивают камеры, когда зэки находятся в них. Скорее всего, слушая нас, они сомневались в нормальности духа старых пеньков, которые по утрам вели такой разговор:

— Добрый день, Ваше Высочество!

— Добрый день, Князь! Как спалось?

— Отменно! Благодарю вас! Чего желаете откушать?

— Горячий круасан и чёрный кофе, если вас не затруднит…

ПРОВОКАЦИЯ

Что-то не заладилось в местном тюремном управлении. С уходом старой команды охранников в модуле стали появляться новые. Это — не считая новой же команды. На одно дежурство или на два появился новый фейс и, если это более-менее нормальный человек, то просто отбывает время и исчезает. Бывают и ненормальные.

Приоткрывается утром дверь камеры для проверки. В это время я уже, обычно, на ногах. Включаю свет, заодно радио, занимаюсь моими делами. Все сокамерники, что были со мной, с удовольствием продолжали нежиться в постели, лишь приподнимаясь на появление в приоткрытой двери охранника или махая ему рукой.

Одутловатое лицо молодого охранника заглядывает в щель. Ещё один новый. Мой сокамерник приподнимается на койке и смотрит на дверь. Очкарик медлит, переводит взгляд на меня, потом снова на койку.

— Пошевелись!

— Зачем? — снова приподнимает голову зэк.

— Я сазал, пошевелись!

— Чем пошевелить? — недоумевает сокамерник.

— Ах так!

Охранник исчезает. Через некоторое время открывается настежь дверь нашей камеры. В проём быстрым шагом, с перчатками, надетыми на руки, входит уже знакомое тело, поблёскивая стёклами на носу. За ним идёт полутораметровая пигалица и замыкает процессию ещё один молодой охранник. Тоже новый и тоже с перчатками.

Очкарик быстро идёт на меня в расчёте, что я отойду в сторону. Я ни с места и ему ничего другого не остаётся, как замереть. Вся троица оказывается в узкой ловушке в проходе камеры, и третий охранник благоразумно делает шаг назад, выходя в коридор.

— Ты…,- начинает охранник, но переводит взгляд на лежащего на втором ярусе койки, — Спускайся сюда!

Зек медленно слазит с кровати. Я быстро окидываю взглядом руки пришельцев, убеждаюсь, что дубинок у них нет, и говорю охраннику, стоящему передо мной:

— Предупреждаю, он после операции и не сделайте никакой глупости.

— Что?!

— Повторяю предупреждение, он после операции и не заработайте себе проблем.

Очкарик полностью поворачивается ко мне и пользуясь превосходством в росте, повышает голос.

— Я тебя не спрашиваю! И не смотри на меня так!

И вытаращивает глаза. Это означает, что я должен пробормотать извинения и юркнуть в угол. Мне становится смешно, и я фыркаю. Охранница за ним вытягивает шею и начинает мне выговаривать. Она принадлежит к новой команде, и мы слегка знакомы. Перебиваю её:

— Я в этой камере уже полтора года и сегодня мне впервые начинают читать морали.

Испанскую бабу переговорить невозможно и та продолжает что-то пищать в то время, как очкарик начинает сбавлять обороты, видя, что мой сокамерник уже залез в штаны и ждёт, что будет дальше. Его уводят. Дверь закрывают. Потом снова открывают, и он заходит в камеру.

— Что было?

— Да, ничего. Наговорили всякого. Я половину не понял. Говорят, надо шевелиться лучше.

Когда нас открывают, я нахожу старожилов и выясняю у них имя очкарика. Жду момента, когда мы ещё столкнёмся где-нибудь. Случай подворачивается ближе к полудню. Охранник к тому времени, видимо, тоже поспрашивал обо мне. В тот день я присматривал за библиотекой, потому, что мой товарищ библиотекарь отсутствовал. Дождавшись, когда охранник выпустил из маленького спортзальчика зэков и закрыл дверь, я подошёл к нему и попросил:

— Библиотеку тоже закройте, ДОН Родриго.

Дон замедлил движения, соображая что-то про себя. Потом кивнул, шагнул к двери и повернул ключ в замке. Опуская ключ в карман, поворотился ко мне.

— Вы понимаете, Владимир, утром возникло небольшое недоразумение. Я же не прошу вскакивать и стоять по стойке «смирно»…

Перебиваю его.

— Ничего страшного. Такое бывает. Все мы ошибаемся.

Больше ни он, ни его товарищ в нашем модуле не появлялись.

Теперь я начинаю понимать сеньора Ортега Лара, баска по рождению, который отбывал наказание в испанской тюрьме и его там так обидели охранники, что он «откинулся» и захватил одного тюремщика в заложники. Видимо для бесед по душам. Но жизни не лишил.

Другой сеньор, Иньяки Де Хуана, тая злобу на всех и вся, взял винтовку и расстрелял первый попавшийся автобус с возвращающимися со службы сотрудниками какой-то военно-морской фирмы. Сказать по правде — это ещё было в прошлом веке.