Пресса - [36]
- Если налагают арест на его имущество, значит, и на его деловые бумаги, а среди них и на твои письма к нему. Разве не так? Разве письма не могут это показать?
- Что это?
- Нy, до какого безрассудства ты его доводил - а тем самым и твою причастность.
- Да, но не этим тупым долдонам.
- А там все долдоны?
- Все как один - когда дело касается столь красивых и тонких материй.
- Красивых и тонких, - еле слышно повторила Мод.
- Красивых и тонких. Мои письма - ювелирные изделия. Бриллианты чистой воды. Я хорошо прикрыт.
Тут уж она дала себе волю, остановив на нем долгий взгляд.
- Ты - неповторим! Но так или иначе, - добавила она, - тебе все это
ой как не по душе.
- Вряд ли, - бросил он, что, напротив, явно означало: да, так, и подтверждалось тем, как поспешно он переменил тему: - А ты не хочешь поделиться со мной тем, что рассказала тебе миссис Чёpнep?
О, что касается сего пункта, Мод уже все обдумала и решила.
- Зачем это тебе? Ты знаешь куда больше. То есть куда больше, чем знает даже она.
- Значит, она все-таки знала...
- Приехали! О чем, скажи на милость, ты говоришь?
Еe реплика вновь вызвала у него улыбку, хотя и весьма бледную, и как ни в чем не бывало он продолжал:
- О том, что за этим стояло. За играми, которые я вел. И за всем прочим.
- Ну, я о том же говорю. Нет, не знала и, насколько могу судить, на данный момент не знает. Еe признания не касаются того вопроса. Они касаются совсем другого.
- Чего же, ангел мой?
Однако этого, просто назвав ее ангелом, ему узнать не довелось. Мод не стала жертвовать такой наградой, как интервью с миссис Чёрнер, отдавая лучшую его часть безвозмездно, за так, даже ему.
- Ты знаешь, как мало всегда мне рассказывал, ипрекрасно понимаешь, что и сейчас, предлагая ублаготворить тебя, сам ничего не даешь. Ну а я, - она улыбнулась и чуть-чуть порозовела, - за ничего ничего и не даю.
Он сделал вид, что крайне удивлен и что она непоследовательна:
- Ты хочешь от меня то, о чем первоначально сама не желала слышать, - о всяких мерзостях, которые и должны были загнать Бидела в угол. По-твоему, если уж он пожелал уйти в тень, значит, ему есть за что стыдиться, и об этом ты решительно, щадя себя, отказывалась слушать. С тех пор, - улыбнулся Байт, - у тебя прорезался к нему интерес.
- Как у меня, так и у тебя, - возразила Мод. - Теперь во всяком случае я не боюсь.
Он помолчал.
- Ты уверена?
- Вполне. Необходимость ясности одержала во мне верх над щепетильностью. Я должна знать, а я не знаю, - она подбирала слова, затрудняясь изложить свою мысль, - не знаю, о чем собственно все это время был весь сыр-бор и о чем, следственно, мы с тобой все это время разговаривали.
- А к чему тебе знать? - осведомился молодой человек. - Я понимаю, тебе это нужно, или кому-то нужно, будь мы героями "кирпича" или даже, хотя и в меньшей степени, "осколков". Но поскольку, дорогая моя крошка, мы, увы, толчемся лишь среди веселой кутерьмы, называемой жизнью...
- Тебе пироги и пышки, а мне синяки и шишки? - Мод отодвинула стул, взяла свои старенькие перчатки, но, натягивая их, не забывала ни о своем приятеле, ни о своей обиде. - Я не верю, - проговорила она наконец, - будто там вообще что-то есть или когда-либо было.
- Ой-ой-ой! - рассмеялся Байт.
- Ничего там нет, - добавила она, - "за этим", никаких ужасов.
- Предположим. Значит, ты продолжаешь считать, - сказал Байт, - что учиненное этим беднягой целиком на мне? Да, коли так, плохи мои дела.
Она поднялась и, стоя перед ним, разгладила последние складочки на перчатках.
- И коли так, мы - если взять круг пошире - тоже среди героев пресловутого "кирпича".
- Мы - нет, во всяком случае в том, в чем это касается нас самих. Мы зрители. - И он тоже поднялся. - Зрителям надо позаботиться о себе самим.
- Что и говорить. Бедняжки! - вздохнула Мод. И так как он стоял с таким видом, будто ждет от нее еще чего-то, она прояснила свою позицию - а позиция ее теперь заключалась в том, чтобы помучить его чуть-чуть. - Если ты знаешь о нем то, чего она не знает и я тоже, так она знает - и я тоже - много такого, чего не знаешь ты.
- Конечно, если речь как раз о том, что я пытаюсь извлечь из тебя. Ты что, боишься - я это продам?
Но даже эта шпилька, которую она в полной мере оценила, не произвела на нее впечатления.
- Значит, ты решительно ничего мне не скажешь?
- То есть, если я скажу тебе, ты скажешь мне?
Мод ответила не сразу, соображая:
- Пожалуй... да, но только на этом условии.
- О, тогда тебе не о чем беспокоиться, - заявил Говард Байт. - Я просто не могу, голубчик мой, не могу. И вообще, если это выйдет наружу...
- Вот я и подожду, когда выйдет. Но должна тебя предупредить, добавила она, - мои факты наружу не выйдут. Ни за что.
Он ответил не сразу, взвешивая.
- Почему же ни за что, если натиск на нее продолжается? Возможно, даже сейчас. Почему, если она принимает и других?
Ах так! Мод тоже успела все хорошенько обдумать.
- Она-то их принимает, да они не способны принять ее. Другие! Они вроде этих твоих - долдонов. Другие не поймут, другие не в счет, они не существуют. - И она направилась к выходу. - Нет никаких других.
Впервые на русском – знаменитый роман американского классика, мастера психологических нюансов и тонких переживаний, автора таких признанных шедевров, как «Поворот винта», «Бостонцы» и «Женский портрет».Англия, самое начало ХХ века. Небогатая девушка Кейт Крой, живущая на попечении у вздорной тетушки, хочет вопреки ее воле выйти замуж за бедного журналиста Мертона. Однажды Кейт замечает, что ее знакомая – американка-миллионерша Милли, неизлечимо больная и пытающаяся скрыть свое заболевание, – также всерьез увлечена Мертоном.
Повесть «Поворот винта» стала своего рода «визитной карточкой» Джеймса-новеллиста и удостоилась многочисленных экранизаций. Оригинальная трактовка мотива встречи с призраками приблизила повесть к популярной в эпоху Джеймса парапсихологической проблематике. Перерастя «готический» сюжет, «Поворот винта» превратился в философский этюд о сложности мироустройства и парадоксах человеческого восприятия, а его автор вплотную приблизился к технике «потока сознания», получившей развитие в модернистской прозе. Эта таинственная повесть с привидениями столь же двусмысленна, как «Пиковая дама» Пушкина, «Песочный человек» Гофмана или «Падение дома Ашеров» Эдгара По.
В сборник входит девять повести и рассказы классика американской литературы Генри Джеймса.Содержание:ДЭЗИ МИЛЛЕР (повесть),СВЯЗКА ПИСЕМ (рассказ),ОСАДА ЛОНДОНА (повесть),ПИСЬМА АСПЕРНА (повесть),УРОК МАСТЕРА (повесть),ПОВОРОТ ВИНТА (повесть),В КЛЕТКЕ (повесть),ЗВЕРЬ В ЧАЩЕ (рассказ),ВЕСЕЛЫЙ УГОЛОК (рассказ),ТРЕТЬЯ СТОРОНА (рассказ),ПОДЛИННЫЕ ОБРАЗЦЫ (рассказ),УЧЕНИК (рассказ),СЭР ЭДМУНД ДЖЕЙМС (рассказ).
Виртуозный стилист, недооцененный современниками мастер изображения переменчивых эмоциональных состояний, творец незавершенных и многоплановых драматических ситуаций, тонкий знаток русской словесности, образцовый художник-эстет, не признававший эстетизма, — все это слагаемые блестящей литературной репутации знаменитого американского прозаика Генри Джеймса (1843–1916).«Осада Лондона» — один из шедевров «малой» прозы писателя, сюжеты которых основаны на столкновении европейского и американского культурного сознания, «точки зрения» отдельного человека и социальных стереотипов, «книжного» восприятия мира и индивидуального опыта.
В надежде на удачный брак, Евгения, баронесса Мюнстер, и ее младший брат, художник Феликс, потомки Уэнтуортов, приезжают в Бостон. Обосновавшись по соседству, они становятся близкими друзьями с молодыми Уэнтуортами — Гертрудой, Шарлоттой и Клиффордом.Остроумие и утонченность Евгении вместе с жизнерадостностью Феликса создают непростое сочетание с пуританской моралью, бережливостью и внутренним достоинством американцев. Комичность манер и естественная деликатность, присущая «Европейцам», противопоставляется новоанглийским традициям, в результате чего возникают непростые ситуации, описываемые автором с тонкими контрастами и удачно подмеченными деталями.
Роман «Американец» (1877) знакомит читателя с ранним периодом творчества Г. Джеймса. На пути его героев становится европейская сословная кастовость. Уж слишком не совпадают самый дух и строй жизни на разных континентах. И это несоответствие драматически сказывается на судьбах психологически тонкого романа о несостоявшейся любви.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.