Прерванная жизнь - [26]

Сохранение камней от утопления. Я понимаю.

Оглядываюсь на Трэвиса впервые с тех пор, как он присоединился ко мне, и слегка улыбаюсь ему.

— Твой дедушка сказал мне, что я должен быть добр к тебе, — он заваливается на бок и облокачивается на левый локоть.

Я смеюсь. Представляю, как Деда говорит это.

Когда мои глаза встречаются с глазами Трэвиса, я тону в них, неспособная планомерно отвечать на все его замечания. Он протягивает руку, чтобы смахнуть растрепавшиеся волосы с моих глаз, но я отстраняюсь от него, пытаясь скрыть румянец и страх, который он всколыхнул во мне.

— Ты не должен быть ко мне добр, — я встаю, вдруг рассердившись и нуждаясь в некотором пространстве. — Ты ничего мне не должен. Нам даже не придется говорить, — выпрямив плечи, я напрягаю спину, гордясь тем, что мой голос не дрожит.

Но гордость исчезает, когда я вижу веселые искорки в его глазах и глупую полуулыбку.

Только потому, что Энн сказала мне, что насилие — это не лучший способ выпустить гнев, я решила не портить усмешку на его лице. Вместо этого я в гневе ухожу, как сделал бы гордый пятилетний ребенок.

— Ладно, принцесса.

Его слова останавливают меня, и я поворачиваюсь к нему лицом.

— Не называй меня так.

— Тогда, может, соблазнительница? — нерешительно предлагает Трэвис.

Я краснею, а затем румянец полностью заливает мое лицо. Его полуулыбка возвращается, это не успокаивает меня, поэтому я заканчиваю истерику и топаю обратно в свой новый дом.

Знание того, что там, на пляже, он надо мной смеется, приводит к тому, что этот дом и весь этот чертов остров становятся слишком тесными, поэтому я иду в студию рисовать только для того, чтобы найти себе занятие.

Разбитая и нуждающаяся в некоторой дистанции, я прошу Деду показать мне остров. Я все еще слишком потрясена ездой, так что пусть дедушка проводит меня пешком. Меня поражает, с каким большим количеством людей Деда знаком на острове. Я рада, что они ничего не ждут от меня, когда представляю себя иностранкой, приехавшей на чужой остров.

На ланч Деда приводит меня в бар, где он клянется, что у меня будет лучший бургер в мире. Я не уверена, насколько хорошей будет еда, но атмосфера что надо. Пол не что иное, как песочница, а бар украшен фотографиями улыбающихся клиентов, нашедших все, что искали в этот конкретный момент.

Мы с Дедой сидим снаружи, и я наблюдаю, как чайки танцуют над нами. Одна из них летит, достигая неба, а потом парит, расправив крылья. Солнце простирается по синему небу, его тепло согревает мою кожу. Закрыв глаза, я наклоняю лицо, приветствуя тепло.

— Ты знаешь, — говорит Деда, и я оглядываюсь на него, видя единственного человека, которого я действительно знаю, и он знает и любит меня. — Однажды здесь я встретил Джимми Баффета[17].

— Да? — спрашиваю, вспоминая песни, которые он поет про чизбургеры и выпивку.

— Да. В этом вот баре, — глаза Деды сверкают, пока он вспоминает тот момент. — Он спел для нас все песни. Также устроил большое шоу.

— Ты взял у него автограф? — дразню я.

— Ты меня не слушаешь? — подмигивает он мне. — У меня был персональный концерт. Что может быть лучше этого?

— Автограф, — отвечаю, прежде чем сделать первый укус чистого блаженства.

Деда был прав. Они делают лучшие гамбургеры.

Глава 16 Холли

Потребность. Желание. Отсутствие удовлетворенности. Вечное желание чего-то большего, вечное недовольство достигнутыми результатами. Желая побыть в одиночестве, я хотела, чтобы Деда уехал. Все же одиночество подкралось в тот момент, когда он садился в самолет. Он вернулся домой три дня назад и звонит мне каждые два часа. Раздраженная и одновременно довольная, я отвечаю на его телефонные звонки, желаю повесить трубку и вместе с тем испытываю необходимость слышать его голос.

Я сижу на крыльце с Лилу, в то время как наступает ночь. В доме включен свет, полностью освещая его, — так что тьма не может настигнуть меня. Подтянув ноги, я сворачиваюсь в кресле, чтобы почитать один из старых любовных романов из маминой заначки. Деда сказал мне, что они спрятаны в комнате, где я сплю. Возможно, несколько литературных порно произведений придадут мне храбрости, столь необходимой для того, чтобы находиться рядом с Тором.

Так я назвала Трэвиса, ведь он сложен, как Бог. Нет ничего, что приносило бы мне большее наслаждение, чем смотреть, как он без рубашки играет со своей собакой на пляже. Его мышцы поигрывают на солнце, татуировки представляют собой вихрь цвета. В его светло-карих глазах танцует радость, а смех заглушает шум моря. Каждый день я смотрю на него, смакуя его неистовость. Ну, пока он не ловит меня за подсматриванием, и я прячусь обратно в свое убежище, где не вижу, как он надо мной смеется.

И, должно быть, словно всезнающий Бог, Трэвис появляется из ниоткуда на моем заднем крыльце. Я прерываю чтение, немного раздраженная тем, что он только что прервал сексуальную сцену персонажей в увлекшей меня книге.

Без приглашения он садится на стул рядом со мной, и я вынуждена отложить книгу. Мои движения немного резкие.

— Что читаешь? — спрашивает он.

— Книгу, — отвечаю я, показывая ему.

Трэвис удивленно приподнимает брови, когда видит обложку, и забирает у меня книгу. Это только расстраивает меня, поэтому я возвращаю ее обратно.