Прерванная игра - [4]

- Меня зовут Итгол, - представился незнакомец.

- Олесов, - назвался я.

Терпеть не могу собственного имени - Витилиний. Не представляю, в каких святцах мои родители откопали его! По их милости приходилось называть себя по фамилии, даже когда знакомился с девушками. Все друзья так и звали меня - Олесов.

- Возьмите журнал, и сядем вон за тот столик в угол, там мы сможем поговорить.

Что ж, могу я хотя бы во сне совершить необдуманный поступок? Отчего бы не позабавиться, не поиграть в шпионов, тем более что вся эта абракадабра снится мне. Наяву такого не бывает.

Мы сели. В пустом помещении не раздавалось никаких звуков. Шелест страниц казался громким, будто книжные листы были не бумажными, а жестяными. Сколько же времени к ним никто не прикасался?

- Нам предстоит долгое знакомство. - Улыбка Итгола была располагающей. - Всего сразу я не смогу вам объяснить. Доверьтесь мне и следуйте моим указаниям, тогда я смогу помочь вам выбраться отсюда.

- Вы полагаете, мне угрожает опасность? - невольно улыбнулся я.

- Вы не доверяете мне?

- Доверяю! Вполне доверяю. Почему бы мне не довериться призраку, который приснился.

- Вы убеждены, что это сон?

- Убежден,-теряя уверенность, сказал я: усмешка Итгола мгновенно заронила сомнение. Но мне очень хотелось верить, что я сплю.

- Легко убедиться в том, что вы не правы, - сказал Итгол. - Снам чужды утомительные, необязательные подробности. Таков ли ваш сон? Не чересчур ли он загроможден необязательными подробностями? Не кажется ли вам, что он мучительно последователен?

Он был прав, черт возьми: во сне обычно все совершается скачками. Захотелось, скажем, человеку грибов, и он тут же выходит из вагона электрички на загородной станции и сразу попадает в лес, и видит замшелый пень, на котором растут опята. А в жизни до этого пня протекут нудные часы, да еще неизвестно, будут ли на нем опята. Во всяком случае, рассудительный человек отправится за грибами на рынок, а не в лес.

А я с тех пор, как очнулся, существую в каком-то нестерпимом вялом времени. Ни на сон, ни на фильм не похоже. Разве что на очень уж бездарный фильм. Из рассказа Итгола я уяснил, что нахожусь в мире, ничуть не похожем на родную Землю. Люди здесь живут не на поверхности планеты, а внутри. Цивилизация Земтера насчитывает примерно десять тысячелетий.

- После каменных топоров и орбитальных ракет, прошло десять тысячелетий.

- Позвольте, - перебил я. - Между каменным топором и орбитальной ракетой - пропасть. Разве можно ставить их рядом?

- Принципиальной разницы между каменным топором и первобытной ракетой на радиоактивном топливе нет; то и другое доступно при зародышевых знаниях о строении мира...

Он сделал попытку растолковать мне главнейшие достижения наук Земтера, говорил о хомороидах пространств, о вакуумклице и об их постоянной взаимосвязи с числом воплей в балансе израсходованной информации... От всей этой мешанины у меня закружилась голова.

- Видимо, вам не понять этого, - признал он. - Но проще объяснить вряд ли можно.

- И не пытайтесь - не надо! В конце концов, какое мне дело до их наук - я и своих-то не знал.

Эта мысль родилась внезапно.

- Я, может быть, и поверю вам, что это не сон и что я нахожусь на другой планете, если побываю на поверхности - увижу небо.

"Уж собственное-то солнце и звезды узнаю", - подумал я.

Мы пробирались полутемными штреками. Кристаллы слюды вспыхивали на изломе пластов породы, прорезанной тоннелем.

Итгол прекрасно ориентировался в подземелье. Вскоре мы достигли подъемной камеры. Они есть в каждом жилом секторе, объяснил мне Итгол. Мы вошли в лифт. Жилых этажей над нами оказалось множество. Гулкие полости шахтных дворов стремительно проносились вниз.

Поверхность Земтера выглядела пустынной и безжизненной. Красноватый мертвенный свет пробивался сквозь плотный заслон облаков или тумана. Когда туман прореживался, показывался огромный бордово-красный диск - наше солнце бывает таким лишь на закате. Поверхность-сплошной камень, гладкий, точно вылизанный. В кабину сквозь прозрачную оболочку врывался гул ветра. Я замечал песчинки, их несло вскользь поката стеклянного колпака и завихривало с подветренной стороны.

Температура снаружи около трехсот филей (минус восемьдесят по Цельсию). Как в Антарктиде. Атмосфера не ядовита, но сильно разрежена. Без маски выйти нельзя.

Вначале я попал в изоляционный тамбур - разлинованную и тоже прозрачную клетку. Внешняя оболочка колпака вместе с тамбуром начала медленно вращаться. Тамбур переместился на подветренную сторону. Я разгадал знаки, которые подавал Итгол: нужно нажать пластину, размеченную цветным пунктиром.

Холода не почувствовал - на мне был защитный костюм, Но я все же испытал радость человека, вышедшего на свободу, - вольная, не конденсированная атмосфера объяла мое тело, помещенное в скафандр. Но только на мгновение. Непроницаемый комбинезон изнутри наполнился воздухом, раздулся, как рыбий пузырь, наружное и внутреннее давление уравновесилось.

Я шагнул из кабины. Сквозь пухлую эластичную подошву ощутил жесткость камня. Под ногами была гранитная твердь, оглаженная ветрами. Я различил скупое мерцание и разноцветные отливы в глубине кристаллов, слагающих породу. Скудный гранитный покров Земтера - единственное, что напоминало Землю: точно так выглядят прибрежные скалы на севере.