Препятствие для Богини - [62]

На его лице отобразились сразу несколько эмоций. Шок, стыд, унижение, гнев, боль и… облегчение? Да, оно тоже. — Не ожидал, что она расскажет тебе об этом. Прошу прощения.

Повисла мертвая тишина. Я много чего ожидала от него услышать, но не этого. — Больше тебе нечего сказать? — выпалила я. — Ты просишь прощения, что я узнала? Персефона ничего не говорила мне, Генри. Это все из-за так называемого дара. Я была там каждую чертову секунду. Я слышала все, что ты сказал ей. И видела все, что сделал.

Я начала быстро-быстро моргать, чтобы снова не заплакать, но проиграла эту битву. Ему было все равно. Он даже не собирался делать вид, что виноват. — Знаешь, что сказал мне Джеймс в конце лета? Он сказал, что у меня есть выбор. Только он один сказал об этом, остальные же были так поглощены твоим счастьем, что наплевали на мое. Я ответила ему, что уже сделала свой выбор, когда вышла за тебя замуж, однако он продолжил настаивать на своем. Тогда я не поняла смысла его слов, но теперь понимаю.

— Джеймс. — Генри произнес его имя с отвращением. — Не удивлен, что он посеял в тебе зерно сомнения. Уверен, чисто из альтруистических убеждений.

— В себе я не сомневаюсь, — отрезала я. — Я сомневаюсь в тебе. Я дала тебе тысячу возможностей показать, что ты нуждаешься во мне, но ты ни одной не воспользовался. Ты убегаешь всякий раз, когда думаешь, что придется остаться со мной наедине дольше двух минут. Ты не прикасаешься ко мне, ты едва говоришь со мной, а с момента моего приезда даже ни разу не поцеловал, не говоря уже о том, чтобы относился ко мне как к своей жене. Как к равной. Джеймс предупредил меня, что что-то подобное будет происходить, но я была глупа и все твердила ему, что он не прав.

Напоминать ему о Джеймсе снова и снова было жестоко, но я не могла остановиться. Из всех людей, не считая моей матери, именно Генри, а не Джеймс, должен был понимать меня лучше всех остальных.

— Тогда, возможно, мне следует дать вам обоим свободу, — ответил Генри, и услышав в его голосе укор, по коже пробежались мурашки. — Этого ты хочешь, Кейт? Моего разрешения? Оно у тебя есть. Весной и летом ты можешь делать все, что пожелаешь. Все, что угодно и с кем угодно.

— А как насчет осени и зимы? Я должна спокойно сидеть и ждать того дня, когда решишь, что полюбил меня?

— Я люблю тебя.

— Тогда покажи.

— Я пытаюсь! — резко ответил он. — Мои извинения, если тебе этого недостаточно.

Я лишь закатила глаза. — Бездействия всегда будет недостаточно, Генри. Мне кажется, что быть моим мужем ты хочешь меньше всего на свете. Ты можешь сколько угодно повторять, что любишь меня, но до тех пор, пока твои действия говорят об обратном, я не могу верить твоим словам. — Тут мой голос дрогнул. — Черт возьми… так будет всегда? Скажи мне. Спаси меня от страданий, я не смогу пережить того, что ты никогда не посмотришь на меня так, как смотришь на Персефону.

— Я не могу просто взять и выключить свои чувства к ней, — ответил Генри сквозь стиснутые зубы. — Она была частью моей жизни очень долгое время.

— Я понимаю. Понимаю, что ты любишь ее. Я не прошу тебя забыть о ее существовании… я прошу тебя оставить ее в прошлом, там, где ей место, и жить дальше, со мной, а не с призраком.

У Генри перехватило дыхание. — Это я и пытаюсь делать.

— Нет, это не так. — Я провела рукой по волосам, внутри меня нарастало чувство разочарования. — Генри, ты поцеловал ее.

— Она поцеловала меня.

— Это не важно. — Я хлопнула рукой по одеялу, и Пого забился под подушку. — Разве ты не понимаешь? Ты хотел этого. Тебе нравилось. А когда поцелуй закончился, тебе захотелось еще. Она пыталась объяснить тебе, что больше тебя не любит, ты не понял? А я люблю, и ты потеряешь меня, потому что слишком боишься… или тебе просто плевать или… не знаю. Я не понимаю почему ты так противишься моей любви.

Я ждала пока он что-то скажет, хоть что-нибудь, что поможет мне все понять, но он просто молчал. В моей голове мелькали все оправдания, которыми я объясняла его действия с момента своего прибытия. Все, что растолковало бы мне, почему мужчина, которого я любила, превратился в незнакомца.

Я вспомнила то, что он сказал Персефоне — причину, по которой в тот день он выбежал из тронного зала. — Это потому, что ты думаешь, что Каллиопа убьет меня стоит тебе что-то почувствовать ко мне? Генри, теперь я бессмертна. Она больше не сможет меня убить.

— Кронос сможет. — Он сказал это таким сдавленным голосом, что я едва расслышала. Это было его объяснение. Я чуть смягчилась.

— Он не сможет. — Я скользнула к краю кровати, достаточно близко, чтобы он в два шага оказался рядом, но Генри продолжил стоять на месте. — Он выследил нас, но когда у него была возможность убить меня, не сделал этого.

Тут Генри наконец посмотрел на меня, в его глазах читалось замешательство, но я решила не менять тему, иначе мы бы никогда не закончили этот разговор.

— Тебе не нужно всю жизнь защищать меня. Я должна быть твоим партнером, а не бременем, в противном случае я больше не хочу здесь оставаться. Я хочу, чтобы ты любил меня. Хочу с нетерпением ждать каждой осени. Хочу, чтобы зима стала моим любимым временем года, потому что могу провести ее с тобой. Скажи мне, Генри, что так и будет. Скажи, что все будет хорошо, что ты не будешь думать о Персефоне каждый раз, когда прикасаешься ко мне. Скажи, что полюбишь меня так же сильно, как любишь ее, скажи, что мне не придется всю свою вечность быть фоном твоих воспоминаний о моей сестре.