Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание - [38]

Итак… мы наелись и напились даже сверх необходимого; ел и он, снисходя к моей немощи. Затем, когда стол был убран, он говорит мне:«Знай, чадо, что ни посту, ни бдению, ни телесному труду, ни какому‑либо другому из правых действий не радуется Бог, но является только смиренной, нелюбопытной и доброй душе и сердцу»[473].

Ученик удивился услышанному и, поклонившись до земли, испросил благословения и молитв старца. Отпуская его, старец заповедал ему прочитать на ночь лишь Трисвятое (Τρισάγιον) [474] и лечь. После чего, когда Симеон вернулся к себе и стал читать Трисвятое, произошло мистическое озарение, он увидел Божественный свет и в нем — своего старца [475].

Из этого рассказа мы узнаем, что Студит не был ригористом в вопросах аскетического делания: и он сам и его ученик наелись»сверх необходимого»; он позволил ученику перед сном вместо обычного довольно продолжительного молитвенного правила прочитать лишь краткое Трисвятое. Эти два свидетельства вполне соответствуют рекомендациям Студита, содержащимся в»Слове аскетическом»: там он советует ученику есть все, что предложено, и пить вино [476]; он также упоминает Трисвятое перед сном, говоря:«Лучше внимательно прочитать одно Трисвятое и лечь спать, чем провести без сна четыре часа в бесполезных разговорах» [477]. Легкость, с какой Студит порой позволял ученику ослабить подвижническое правило, не означает, конечно же, что он сам не был подвижником и молитвенником; это лишь указывает на то, что он не ставил»телесный труд»на первое место, а подчеркивал необходимость смирения и чистоты сердца на пути к достижению мистического опыта.

Симеон говорит о глубокой мистической жизни самого Студита и свидетельствует, что у него бывали видения Божественного света. В 16–м Огласительном Слове Симеон упоминает, что часто слышал от духовного отца»о бывающих с подвижниками Божественных озарениях с неба, о множестве света и собеседованиях Бога с людьми через него»⁴¹. В 5–м Нравственном Слове Симеон пересказывает свою беседу со Студитом после первого видения света как диалог между человеком, который только что впервые пережил мистический опыт, и тем, кто давно обладает подобным опытом:

И если существует тот, кто ранее объяснял ему[478]акие вещи как прежде познавший Бога, он идет к. нему и говорит:«Я видел!«А тот говорит:«Что ты видел, чадо?» — «Свет, о отче, сладкий–сладкий, но чтобы сказать тебе, каков он, разум мой бессилен… Явился мне, отче, этот свет. Здание келлии моей исчезло, и мир миновал, убежав, как думаю, от лица Его, я же остался один, сопребывая со светом. Не знаю, было ли тело сие тогда там… Радость же была у меня невыразимая, которая и ныне со мною, любовь и великое желание, так что потоки слез полились у меня…«Итак, отвечая, [старец] говорит ему:«Это Он, чадо!» [479].

Очевидно, что глубина мистического опыта, которым обладал Студит, и привлекла к нему Симеона; можно предположить, что многие другие духовные чада были привлечены к Студиту именно этим [480], также как и даром исцеления, которым обладал Студит [481].

И. Озэрр высказал предположение, что прозвание Ευλαβής («Благоговейный»), которое он переводит как Reserve («Сдержанный») досталось Студиту от его противников, которые будто бы насмешливо»обвиняли его в большом недостатке скромности (сдержанности)» [482]. Нам, однако, представляется, что для такого предположения нет серьезных оснований: нет никаких свидетельств о том, чтобы термин ευλαβής когда‑либо употреблялся в ироническом ключе. Гораздо вероятнее, что это прозвание было почтительно присвоено Студиту его духовными чадами по аналогии с библейским Симеоном (Лк. 2:25). Кроме того, если бы термин ευλαβής в самом деле был саркастическим прозвищем, вряд ли им стал бы пользоваться Симеон Новый Богослов, говоря о своем духовном отце.

Студит, по всей видимости, не был образованным человеком: Симеон говорит о своем духовном отце как»непричастном урокам грамматики» [483], а Никита называет его»неграмотным»(αγράμματος) [484]. Однако подобные выражения — не более чем общепринятые в житиях святых клише. По замечанию Х. Тернера, тот факт, что Студит дал Симеону книгу Марка Подвижника, показывает, что Студит по крайней мере умел читать и разбирался в духовной литературе; к тому же, очевидно, что книга принадлежала ему, а не была монастырской собственностью [485], следовательно, у Студита была своя библиотека. Кроме того, авторству Студита принадлежит по крайней мере один письменный труд («Слово аскетическое»); это показывает, что он был вполне способен и сам изъясняться письменно. Некоторые современные авторы, писавшие о Студите, обратили внимание на свидетельства, встречающиеся и у Симеона и у Никиты, как будто указывающие на то, что Студит был юродивым, то есть, по выражению Л. Ридена,«человеком, который служит Богу под маской безумия» [486]. Такой тип святости, основанный на буквальном понимании слов апостола Павла»мы безумны Христа ради»(1 Кор. 4:10) и»немудрое Божие премудрее человеков»(1 Кор. 1:25), известен на православном Востоке с V века [487] и встречается в византийской и русской духовности на протяжение многих столетий. Среди ученых нет единого мнения относительно того, был ли Студит юродивым. К. Холль выражает удивление странными поступками Студита, как их описывает Симеон