Преподобный Амвросий Оптинский - [142]
Между тем нужно было подумать о том, чтобы приготовить тело батюшки к погребению. Как раз к этому времени возвратился из скита иеромонах Иосиф с нужными для опрятания старцева тела вещами и с монахом Гавриилом, обязанным за послушание опрятывать тела покойников. Сначала, по завещанию старца, надели на него вышеупомянутую холщовую рубашку старца Макария, потом сверх этой рубашки власяницу, а затем уже, по обычаю, прочие монашеские одежды и схиму. Наложенный на лицо его большой параман был наглухо пришит к схиме. Пока монахи опрятывали тело, тут же рядом читали Псалтирь. Опрятанное тело на тюфяке руками старцевых учеников вынесено было в зал настоятельницы. При виде безжизненного холодного тела дорогого отца сестры снова разразились громкими рыданиями. В зале тело положено было на приготовленный стол, и сейчас же совершена была первая панихида о упокоении новопреставленного старца иеросхимонаха Амвросия.
Тотчас же, по случаю кончины старца, разослано было множество телеграмм в разные концы России ко всем, особенно близким к нему, почитателям и духовным его детям. И в первых уведомлен был о сем Его Императорское Высочество, великий князь Константин Константинович, который не так давно был посетителем старца и имел беседу с ним. В ответ на это уведомление оптинским скитоначальником, иеромонахом Анатолием, сей последний имел счастье получить от Его Высочества из Ильинского следующую, дышащую теплым чувством ответную телеграмму:
«Всею душою разделяю скорбь вашей святой обители об утрате незабвенного старца и радуюсь с вами об избавлении праведной его души. Сотвори ему, Господь, вечную память. Благодарю отца скитоначальника за извещение. Константин».
«Отправлена была телеграмма и в Калугу к местному епископу преосвященному Виталию, но она уже не застала его в Калуге. В самую минуту кончины старца Амвросия владыка выезжал из Калуги, направляясь для свидания с ним в Шамординскую общину. Как болезненный человек, отъехав от Калуги только 28 верст, он остановился для отдыха и ночлега в находящемся на пути Перемышльском Троицком Лютиковом монастыре.
Наступал вечер. Преосвященный сидел в зале с настоятелем монастыря, отцом игуменом Феодосием, и вел разговор о разных предметах. Между прочим коснулся он и старца Амвросия, изъявив на него некоторое недовольство за то, что старец, по его выражению, не имеет послушания высшей власти. Как раз в это время настоятельский келейник подал своему отцу игумену привезенную на его имя из г. Перемышля телеграмму. Ничего особенного не подозревая, отец игумен тут же, в присутствии владыки, раскрыл телеграмму. «Но лишь только, — сказывал сам отец игумен Феодосий, — прочитал я, что старец иеросхимонах Амвросий скончался, руки у меня задрожали и слезы полились из глаз. Глядя на меня, преосвященный спросил: “Что там такое?” Я только ответил: “Грустное известие, Ваше преосвященство”. Не удовольствовавшись таким моим ответом, он опять спросил: “Да что такое?” Я опять повторил тот же ответ. “Да что там такое?” — уже тревожно спросил владыка в третий раз. Вместо ответа я подал ему телеграмму. Взглянув в нее, преосвященный сказал: “Это что же такое? Старец скончался?” “Как видите”, — ответила. Поражен был владыка этим неожиданным известием. Он обратился к святым иконам, всплеснул руками и воскликнул: “Боже мой! Что же это такое? Неисповедимы судьбы Господни!...” Тут же он решил наутро вместо Шамординской общины ехать сначала в Оптину пустынь. Весьма удивлен был еще преосвященный, когда узнал, что старец Амвросий скончался в половине 12-го часа дня, именно в то самое время, когда он садился в экипаж, с тем чтобы выехать из Калуги. “Теперь я вижу, — сказал он при сем, — что это старец пригласил меня на отпевание. Простых иеромонахов епископы не отпевают, но этот старец так велик, что его непременно должен отпеть епископ. Меня доктора отпустили с условием, чтобы я нигде не служил, но теперь я считаю обязанностью отпеть старца”».
Наступила ночь. Суета и движение в Шамординской обители утихли. Народ разошелся на отдых, но не разошлись окружавшие тело новопреставленного старца сестры. Они всю ночь не отходили от дорогих останков батюшки. Им было слишком тяжело. Единственное для себя утешение они теперь находили только в том, чтобы неотлучно быть около почившего своего дорогого отца, который еще так недавно был с ними, так приветливо говорил, так ласково смотрел на них. Ровно в половине 12-го часа ночи пришли иеромонахи и после панихиды положили много потрудившееся тело старца в простой, обитый простой черной материей гроб, накрывши его до половины также простым, общим для всех монастырских покойников ветхим покровом. Так этот великий раб и угодник Божий, всю свою жизнь проведший во смирении и самоуничижении, и по кончине своей восхотел себя сравнять с последними монастырскими послушниками! Больно было сестрам видеть, как батюшка уже и телом переселился в свое новое жилище; больно было думать, что через несколько дней гробовая крышка и совсем сокроет его от взоров их. Сестры попеременно читали Псалтирь, и всякий раз, когда произносилось имя «новопреставленного отца нашего иеросхимонаха Амвросия», все находившиеся в зале клали земные поклоны. Невыразимо тяжело и болезненно отзывались эти слова в истерзанных скорбью сердцах.
